Совсем недавно, 2 ноября, довольно незаметно прошел праздник: 300 лет назад Петр Великий провозгласил создание Российской империи. Мы можем относиться к слову «империя» как угодно, но факт, что все мы сформированы как личности под влиянием этого проекта.

В России от него никуда не деться. На страницах «Ридуса» — продолжение цикла «Рождение империи», посвященного формированию этой идеи и ее реализации на русской почве.

Престол под второе пришествие

На дыбе и под кнутом стрельцы признались во всем, что злоумышляли. Сергей Соловьев сообщает, что собирались они «идти к Москве, разорить Немецкую слободу и побить немцев за то, что от них православие закоснело, побить и бояр; послать в иные полки, чтобы и они шли к Москве для того, что стрельцы от бояр и от иноземцев погибают; и к донским казакам ведомость послать; а если царевна в правительство не вступится и по коих мест возмужает царевич, можно взять и князя Василия Голицына: он к стрельцам и в Крымских походах, и на Москве милосерд был, а по коих мест государь здравствует, и нам Москвы не видать; государя в Москву не пустить и убить за то, что почал веровать в немцев, сложился с немцами».

Но вот что интересно: а если бы они победили и правителем стал князь Голицын — что, Русь, как и мечталось славянофилам, пошла бы по пути самобытного развития? Совсем на то не похоже.

За самобытное развитие стояли старообрядцы. Но в элите не было сколько-нибудь влиятельной партии, их поддерживающей. И это, собственно, неудивительно. Еще Алексей Михайлович мыслил себя всеправославным государем, а не только «Всея Великия и Малыя и Белыя Руси».

Историк церкви Антон Карташев отмечает:

«Теократическая идеология „единого вселенского православного царя всех христиан“ толкала московских царей на пути сближения с греками и всеми другими православными. А доморощенная Москва, загородившая свое православие китайскими стенами, не пускала своих царей на вселенское поприще. Это значит, что столичные ревнители как раз помогали московским государям выбраться на вселенское поприще, провинциальные же огораживали их „китайскими стенами“».

«Провинциальные» — это, прежде всего, протопопы Аввакум и Иван Неронов, для которых целью было сохранение Руси как острова святости в океане ересей.

У нас в Москве есть удивительное архитектурно-мистическое воплощение этой идеи. Церковь Вознесения Христова в Коломенском, как считается, была построена в благодарение Богу за рождение Ивана IV, вошедшего в историю под именем Грозный. И вот он-то и велел пристроить снаружи, на гульбище примыкающий к алтарной стене храма (там, где никогда и ничего не сооружалось) белокаменный трон…

Не для себя, знамо дело… Для Него, для Христа, который во втором пришествии, конечно, должен прийти именно к нам, в единственную праведную землю. А здесь для Него и престол готов. А чтобы удостоиться сего, Иван и устроил всенародную «чистку» — опричнину…

Но амбиции второго царя из династии Романовых Алексея Михайловича и его окружения были иными. Они уже в такую чисто эсхатологическую перспективу не особо верили. Они верили в то, что московскому царю надлежит возглавить всех православных в мировом масштабе.

Польский проект

Впрочем, как только мысль о всеправославном господстве начинала глубоко продумываться, тут же возникал вопрос: а почему, собственно, государь Московский не может и над прочими христианами воцариться? И речь шла, конечно, о ближайших и очень непростых соседях — поляках.

В Речи Посполитой королей, как известно, выбирала шляхта. И первым, у кого возникла мысль баллотироваться, был все тот же Иван Грозный. Впрочем, надо отметить, что тогда эта страна еще не была такой жестко католической, какой начинает становиться при Сигизмунде (том, который с первым Лжедмитрием дело имел). Там было еще немало русских и литовских православных аристократических семей. Тот же знаменитый (смотрите замечательный фильм «Огнем и мечом») смертельный враг казаков князь Ярема Вишневецкий был первым в своей семье, кто принял католичество.

Так что Ивану Грозному его претензии не казались чем-то с точки зрения веры предосудительным. Сейм, на котором решалась судьба страны, был более чем представительным. Более 50 тысяч шляхтичей должны были выбрать одного из перечня блестящих кандидатов: Генрих Валуа (брат короля Карла IX, устроившего знаменитую Варфоломеевскую ночь), эрцгерцог Эрнест Габсбург, сын императора Максимилиана II, король Швеции Юхан III Ваза, семиградский князь Стефан Баторий и, наконец, наш родной царь Иван Васильевич Грозный.

Но, надо думать, шляхтичи прекрасно понимали, что их ждет в случае выбора последнего.

Князь Курбский, который как раз в Речь Посполитую и сбежал от царя-батюшки, довольно красочно описывал там специфику его характера. Так что выбрали Генриха. Причем интересный момент: в его свите был воспетый Александром Дюма де Бюсси… И если бы Генрих вскоре не сбежал во Францию, чтобы занять освободившийся трон, де Бюсси имел бы все шансы проверить свое мастерство фехтовальщика в схватках с русскими в ходе Ливонской войны.

Но эта неудачная попытка объединения двух конкурирующих славянских держав не сняла проект с повестки дня. И следующий заход был в Смуту. В этом кровавом хаосе и по сей день для нас много неясного. Но очевидно, что суть была не в «интервенции поляков», а в очень сложном переплетении интересов самых неожиданных сил, стоявших за видимой частью событий.

Так, например, загадочный Лжедмитрий I, который загадочен настолько, что мог быть и настоящим Дмитрием, рассматривался частью шляхты как, опять же, претендент на объединенный престол. Он же, кстати, первым из венчанных Московских самодержцев стал называть себя императором. Так вот, участники рокоша (мятежа) под водительством шляхтича Зебжидовского обвинили короля Сигизмунда в самодержавных поползновениях. А «Дмитрия» предполагалось в идеале сделать воистину императором объединенных Речи Посполитой и Московии, где восторжествовали бы шляхетские вольности. Кстати, все это объясняет весьма прохладное отношение Сигизмунда к «проекту „Димитрий“». Он, похоже, изначально догадывался, что направлен он не только против Московского царя…

Потом, как известно, значительная часть русской знати и москвичей присягнут сыну Сигизмунда королевичу Владиславу. И он уже в 1618 году ходил на Москву лично, чтобы утвердиться на престоле. А большую часть его войска составляли православные запорожские казаки. Войти в Москву и свергнуть первого Романова им не удалось. Зато второй сам вернулся к идее объединения.

Его сын царевич Алексей Алексеевич прекрасно владел польским и латынью, чем очаровал послов Речи Посполитой. Всерьез рассматривался проект его женитьбы на племяннице короля Яна Казимира. Но царевич скончался в 15 лет, за два года до рождения Петра…

Кто придумал «чужебесие»?

«Наш славянский народ весь подвержен такому окаянству: везде на плечах у нас сидят немцы, жиды, шотландцы, цыгане, армяне и греки, которые кровь из нас высасывают. Презрению, с каким обращаются с нами иностранцы, укорам, которыми они нас осыпают, первая причина есть наше незнание и наше нерадение о науках, а вторая причина есть наше чужебесие, или глупость, вследствие которой иностранцы над нами господствуют, обманывают нас всячески и делают из нас всё, что хотят, потому и зовут нас варварами».

Такие вовсе не политкорректные строки (времена такие были) написал Юрий Крижанич, хорват по рождению, католик по вероисповеданию и очередной «проектировщик» по призванию. Он, помимо прочего, пытался создать универсальный общеславянский язык на основе русского. А между делом придумал популярное и сегодня в определенных кругах слово «чужебесие»…

Он прибыл в Москву с великой миссией — убедить царя возглавить вообще всех славян, любого вероисповедания. Ну и чтобы делать это было сподручней, поддержать унию православия и католичества.

Этот панславянский проект был настолько неожиданным и даже шокирующим, что Крижанича быстро от греха сослали в Тобольск. Там он пробыл целых шестнадцать лет. Впрочем, никто его не угнетал — кормили-поили, а сам он писал невозбранно что хотел. И даже, похоже, имел возможность переправлять свои сочинения на «большую землю».

По крайней мере, они точно были в библиотеке того самого фаворита царевны Софьи князя Голицына, на которого уповали стрельцы. Он и сам, кстати, владел польским и латынью и никоим образом не был сторонником «московской старины». Более того, именно при царевне Софье на природных и идейных «русачков» (как говаривал протопоп Аввакум) старообрядцев обрушились самые жестокие за все время борьбы с ними гонения.

По велению правительницы изданы так называемые «12 статей», указывающие, как расправляться с церковными диссидентами. Так, например, первая статья гласила:

«Которые расколщики святой церкви противятся, и хулу возлагают, и в церковь и к церковному пению и к отцам духовным на исповедь не ходят, и святых таин не причащаются, и в дома свои священников со святынею и с церковной потребой не пускают, и меж христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж, и стоят в том своём воровстве упорно: и тех воров пытать, от кого они тому научены, и сколь давно, и на кого станут говорить и тех оговорных людей имать и расспрашивать и давать им меж себя очные ставки, а с очных ставок пытать; и которые с пыток учнут в том стоять упорно ж, а покорения святой церкви не принесут, и таких, за такую ересь, по трикратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе и пепел развеять».

Прочие статьи развивали и детализировали способы искоренения раскола.

Таким образом, общим и для Петра, и для Софьи было понимание неизбежности выхода России из «святой» изоляции и превращения ее в сверхдержаву. При этом кто был беспощадней к инакомыслящим, еще вопрос.

Также оба знали, как неприглядно выглядят русские люди в глазах даже благожелательных иностранцев.

«Ни у немцев, ни у остальных славян, нигде на свете, кроме одной русской державы, не видно такого гнусного пьянства: по улицам в грязи валяются мужчины и женщины, миряне и духовные, и многие от пьянства умирают. Необходимо в этом государстве употребить какие-нибудь средства, чтоб поднять стыдливость против содомии, общественную трезвость против гнусного пьянства, правосудие против чиновников, о которых говорит Исаия: „Начальники твои — сообщники воров“». Юрий Крижанич.

Его, кстати, выпустили из России при сыне Алексея Михайловича царе Федоре. И он погиб под Веной, находясь в войске польского короля Яна Собеского, пришедшего спасти город от османов.

Но вплоть до смертного часа он мечтал вернуться в Россию, поскольку при всех пороках ее народа он считал его величайшим среди славянских.

Позднее русские эту мысль подтвердили, создав под властью Петра величайшую империю. Вот только Петр не был чужд (мягко говоря) пьянства, а кроме того, опирался на ненавидимых Крижаничем немцев, а вот панславянская идея его не трогала вовсе.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.