Источник

Осенний 1558 года ливонский контрудар и взятие Рингена показали, что Ливонскую «конфедерацию» в целом и Орден в частности, ещё рано списывать со счетов: доставить определённые неприятности они вполне могли. Да и никаких признаков готовности пойти на мировую ливонцы не проявляли. 

Ещё до завершения боевых действий в конце 1558 года Иван Грозный, вняв призывам датских послов, направил грамоту князю Д.И. Курлятеву, юрьевскому наместнику. В ней он наказывал воеводе «послати от собя к маистру, чтобы государю царю бил челом и исправился во всем, а кровь бы християнская неповинная в том не розлилася». 

Царское предложение сопровождалось концентрацией войск на русско-ливонском пограничье: в Разрядном приказе с осени, как только в Москву пришли известия о наступлении ливонцев на Юрьев, напряжённо работали над подготовкой ответного удара, составляя роспись воевод и полков, готовя соответствующий наказ большому воеводе и т.д. 

По подмёрзшим дорогам к назначенным местам сбора спешили дети боярские со своими послужильцами, ехали на казённых лошадях и подводах стрельцы и казаки, а посошные люди тянули наряд. 

Накануне вторжения

О военных приготовлениях русских ливонские ландсгерры, несомненно, знали. Однако последнее предложение Московита магистр Вильгельм фон Фюрстенберг, рыцарь старой закалки, и его тёзка, рижский архиепископ Вильгельм, оставили без ответа. На что они надеялись, на что рассчитывали — неясно, ведь как показал опыт предыдущего года, зима вовсе не являлась помехой для русского воинства, что бы ни говорили некоторые современные историки. 

Не то чтобы русские ратники и служилые татары с удовольствием ходили в зимние походы в «дальноконные грады», но, во всяком случае, ни глубокий снег (или его отсутствие), ни морозы (так называемый «Малый ледниковый период» был ещё далёк от завершения, и псковский книжник записал в летописи, что зима 1558–1559 годов была «добре стоудена») не могли остановить их рвения послужить государю, снискав ему великую славу, а себе — неплохую добычу и прибыток. Ради этого можно было и потерпеть, преодолевая тяготы зимнего походного быта.

Согласно сохранившимся разрядным записям, состав рати, посредством которой Иван Грозный намеревался учинить «недружбу» ливонским ландсгеррам и показать им свою бранную лютость, выглядел следующим образом. Большой полк под началом воевод князя С.И. Микулинского и боярина П.В. Морозова (оба заслуженные военачальники и ветераны многих походов и боёв) включал 16 «сотен» детей боярских, а также двор татарского «царевича» Тохтамыша — и самого «царевича», естественно.

Раковорские воеводы князь М.П. Репнин и С.С. Нарматцкий со своими людьми и «наряд» (артиллерия) под командой Г.И. Заболоцкого усилили Большой полк. Отметим, что взятый Микулинским и Морозовым в поход «наряд» был «лехким» и состоял из небольших орудий (в орденской переписке русские пушки именовались не geschutz, но kleine stuklein felttgeschutz или Falcкenetell), установленных на санях. Передовой полк под началом воевод князя В.С. Серебряного и Н.Р. Юрьева в своих рядах насчитывал девять «сотен». «Вдополнку» к ним были присланы дети боярские из гарнизона Острова, татары двора «царя» Шагилея (Шах-Али) под приставством князя А.П. Телятевского, «казанские горные и луговые люди», приставом при которых был сын боярский Б.И. Сукин, и черкесские князья со своими дворами. 

Восемь «сотен» было в полку Правой руки воевод князя Ю.И. Кашина и И.В. Шереметева Меньшого, с которыми бок о бок собирались в поход юрьевские дети боярские под началом воеводы князя П.Д. Щепина, служилые татары под приставством сына боярского Р.В. Алферьева и татары-новокрещены с их приставом сыном боярским А.Т. Михалковым. 

В полку Левой руки воевод князя П.С. Серебряного и И.А. Бутурлина было семь «сотен», а также ратные люди юрьевского гарнизона во главе с воеводой М.П. Головиным и «темниковские и цненнские люди» со своим приставом Г.Н. Сукиным. И, наконец, в Сторожевом полку воевод М.Я. Морозова и Ф.И. Салтыкова было семь «сотен» и ещё «кадомские люди» со своим приставом — князем С.Д. Гагариным.

Если подвести общий итог, то выходит, что в пяти полках рати князя С.И. Микулинского было (по аналогии с Полоцким походом) порядка 8000–10000 ратников поместной конницы, около 4000–5000 их кошевых в обозе с «ествой» и прочими припасами, около 2000 татар и прочих инородцев и как минимум 1500–2000 посаженных на конь стрельцов и казаков. Во всяком случае, в переписке ливонских должностных лиц упоминаются 1000 стрелков-hakenschutzenn в Большом полку и 600 — в Передовом полку. 

В сумме это составляет около 12 000–14 000 «сабель» и «пищалей» (без учёта обозной прислуги и, вероятно, некоторого количества посошных людей) и как минимум вдвое, если не больше, коней — строевых, запасных и обозных. Конечно, это не 130-тысячная «дикая орда» (wütenden Horde) из хроники секретаря Кеттлера С. Хеннинга и не 50 000, о которых рассказал на допросе взятый ливонцами в плен слуга некоего русского boyarenn’a, но сила весьма и весьма немалая, вполне способная нанести крепкий урон владениям Ордена и рижского архиепископа. А именно в этом и заключался замысел Москвы. 

Если в предыдущем году действия русских войск затронули преимущественно владения дерптского епископа и отчасти восточную и северо-восточную части Эстляндии, то сейчас под удар должны были попасть земли, ранее не испытывавшие серьёзного урона или и вовсе не затронутые войной. И это разорение, проводимое со всей решительностью и свирепостью, должно было направить помыслы ливонских ландсгерров в нужное для Москвы русло. 

Вторжение началось

Убедившись в том, что и магистрово, и архиепископово ухо к предложению мира глухо, Иван Грозный решительным мановением руки двинул на «маистра» и «арцибискупля» свои полки. 15 и 16 января 1559 года русско-ливонский рубеж пересекли передовые отряды русской рати. На следующий день, 17 января, в движение пришли главные силы царского войска. 

Вторжение осуществлялось семью колоннами, что объясняется просто: с одной стороны, это позволяло охватить разорением большую территорию, а с другой — снабжать войско было проще, чем если бы вся армия двигалась по одной дороге.

Момент для удара был выбран удачно. Не имея финансовых и материальных возможностей длительное время содержать большое наёмное войско и ополчение, магистр и архиепископ были вынуждены по завершении осеннего похода распустить бо́льшую их часть. И теперь, когда в отместку за захват Рингена и набег на Псковщину большая русская рать вторглась во владения рижского архиепископа, под рукой у Фюрстенберга, его заместителя Кеттлера, архиепископа Вильгельма и его «воеводы» Фелькерзама не оказалось достаточных сил для отражения набега. Имевшиеся же у них войска были разбросаны, как писали датские дипломаты, сообщая своему королю последние новости из Ливонии, по отдельным замкам на расстоянии 10, 20, 30 и 40 миль (от 16 до 65 км) друг от друга и были больше озабочены своим выживанием, чем желанием нанести серьёзный урон русским. 

Последствия, как и следовало ожидать, оказались весьма и весьма печальными. Русские летописи довольно лаконичны в описании похода. В Псковской 3-й летописи рассказ о нём поместился в паре предложений: 

«И внидоша (русские полки — прим. авт.) в землю (ливонскую — прим. авт.) генваря в 15 день на Алыст (Мариенбург, современный Алуксне — прим. авт.), и воевали до Риги и Задвинье все в Поморье и от Риги по обе стороны Двины, и поплениша землю их всю, и не бе места идеже не воеваша». 

Завершая рассказ о походе князя Микулинского, книжник отмечал, что русские ратники 

«разориша тоя зимы 7 градов, и множества кораблей пожгоша на море под Ригою, а под Чесминым (Зессвеген, современный Цесвайне — прим. авт.) немец побиша 400; и милостию божиею сами все вышли здоровы на Вышегород, февраля в 17 день, и пленоу безчислено множество выведоша». 

Официальная государева летопись чуть более многословна. Однако, пересказывая воеводский «рапорт»-сеунч, она лишь несколько детализирует описание, данное псковским мастером плетения словес, сохраняя в целом общий абрис. Более подробны ливонские источники. Сопоставляя их данные с теми, что дают русские летописи, в особенности официальная, картина произошедшего во второй половине января — первой половине февраля 1559 года в центральной, южной и юго-западной Лифляндии восстанавливается достаточно полно и детально.

Итак, каким же вырисовывается нашествие «wütenden Horde»? 

Основные силы царского войска (которые, если верить взятым под пыткой показаниям пленных, насчитывали 18 000 ратных и четыре stucke kleinss geschutzes), выступив из Пскова, двинулись на юго-запад вдоль левого берега реки Аа (нынешняя Гауя) по старому наезженному торговому тракту (так называемому «Гауйскому коридору») в общем направлении на Ригу. Другая часть (в которой, по показаниям пленных, было 7 000 конных и пеших воинов при четырёх фальконетах) вторглась во владения Ордена южнее, в районе Нойхаузена (нынешний эстонский Вастселийна), и двинулась на юго-восток, по направлению к Мариенбургу и далее на Шваненбург (современный Гулбене). Наконец, третья группировка (также, если принять во внимание показания пленных, насчитывавшая 7 000 воинов), вышла из Изборска и также двинулась на Шваненбург. 

Соединиться полки должны были уже под Ригой, перед этим вывоевав ливонскую землю «поперег верстах на семидесят, инде и на сто». Действия русских войск в ходе нашествия были вполне традиционны и отработаны, а татар учить этому надобности и вовсе не было. Воеводы держали главные силы в кулаке и, медленно, без спешки, продвигаясь в юго-восточном направлении, высылали вперёд и в стороны небольшие отряды-загоны, переменяя их время от времени, с наказом, как писали ливонцы, «brennen, morden und rauben» — жечь, убивать и грабить без каких-либо ограничений. 

Действия подвижного конного войска в подобного рода набеге прекрасно описал, к примеру, французский военный инженер Г. де Боплан, побывавший на Украине спустя три четверти столетия после описываемых событий и имевший возможность познакомиться с этой тактикой поближе. Француз подчёркивал одно любопытное обстоятельство. По его словам, «их (татар — прим. авт.) вступление на вражескую землю происходит обыкновенно в начале января, всегда в зимнее время, чтобы не иметь никаких преград в дороге; болота и реки не могут им препятствовать продвигаться во всех направлениях…». 

Снежная лавина над Лифляндией

«Как только перешли они (русские — прим. авт.) границу, сейчас засверкали топоры и сабли, стали они рубить и женщин, и мужчин, и скот, сожгли все дворы и крестьянские хаты и прошли знатную часть Ливонии, опустошая по дороге всё»

Эти слова, сказанные ливонским хронистом Ф. Ниенштедтом при описании зимнего 1558 года вторжения русских в Ливонию, вполне могут быть отнесены и к описанию действий русских и татар следующей зимой. Не останавливаясь ради штурма или осады больших замков и хорошо укреплённых городов, войска безжалостно опустошали их окрестности, брали приступом небольшие замки и укреплённые мызы, а из брошенных городков и замков вывозили всё мало-мальски ценное. Как писали сами воеводы в «рапорте» в Москву, дословно пересказанном летописцем, составлявшим официальное описание войны, они со своими ратными людьми

«шли в Немецкую землю к Алысту немецкому городку и к Голбину и к Чесвину и воевали поперег верстах на семидесяти, инде и на сто (…) Да шли к Ровному да мимо Кесь, и Кеские места воевали, да к Риге…».

Противопоставить что-либо более или менее равноценное этой лавине ни Фюрстенберг, ни Вильгельм не могли. Те же датские послы сообщали своему королю, что у магистра и архиепископа было в наличии 200 «коней» и немногочисленные отряды кнехтов, разбросанные по отдельным замкам. Максимум, на который они могли рассчитывать — это перехватить отдельные небольшие русские и татарские загоны и потрепать их, взять пленных и отбить полон. Об одной такой стычке сообщает Й. Реннер. Согласно его рассказу, 24 ландскнехта направлялись на службу в Ливонию из Данцига пешим порядком. 

В пограничной корчме где-то на литовско-ливонском рубеже их захватил врасплох отряд русских всадников. Засев в корчме, бравые ландскнехты огнём из аркебуз перебили больше сотни нападавших, а когда корчма загорелась, вышли из неё и пали в неравном рукопашном бою. И не беда, что русские не заметили такой великой победы, достойной славы фермопильских бойцов! На общем печальном фоне и такой «успех» был очень даже кстати для поднятия боевого духа, упавшего к тому времени ниже всякого уровня. 

Единственная попытка ливонцев вступить в более или менее крупное столкновение закончилась полным крахом. Под Тирзеном в последних числах января (после 26 января 1559 года; обычная датировка этого боя 17 января явно ошибочна) конный отряд рижского архиепископа (согласно сообщению псковского летописца — 400 человек, Реннер писал о 80 «конях», по другим данным — 300 всадников) под началом Ф. фон Фелькерзама ввязался в бой с русским отрядом и был наголову разгромлен. Воеводы сообщали:

«От Чесвина (Зессвегена — прим. авт.) пришли немецкие люди на передовой полк и передовым полком побили их наголову, и воевод немецких Гедерта (некто Рейнгольд Тизенхаузен? — прим. авт.) и Гануса (Иоганн Клот? — прим. авт.) побили, а третьево Янатува взяли печатника арцыпискупова (Филипп Ашерман? — прим. авт.), и всех мызников лутчих взяли живых тритцать четыре человека».

Всего было побито ливонцев, согласно Реннеру, 100 человек (по другим данным — 232). Был убит и сам Фелькерзам, тело которого впоследствии было доставлено в Ригу и там захоронено. Пленников же русские воеводы отправили в Псков, а оттуда в Москву. «Помоги им Бог», — восклицал по этому поводу упоминавшийся нами прежде Маттиас Фриснер, сообщивший эту печальную новость герцогу Финляндскому Юхану. Детали этого боя неизвестны, но можно предположить, что Фелькерзам, попытавшись перехватить один из рыскавших в окрестностях Тирзена русских отрядов, увлёкся погоней и, попав под удар главных сил Передового полка В.С. Серебряного и Н.Р. Юрьева, был охвачен с флангов и вырублен. 

Так или иначе, но отдельные успехи, которые одерживали ливонцы над небольшими русскими отрядами, позволяли лишь немного подсластить горечь осознания своей беспомощности: русские делали, что хотели, и помешать им ни Фюрстерберг с Кеттлером, ни Вильгельм не могли. 

Список взятых ратниками Микулинского со товарищи городов и замков выглядит внушительно и наглядно показывает маршрут, по которому прошлись русские войска в январе–феврале 1559 года: Миклин, Рекот (Трикатен, современная Триката), Пиболда (Пебалг, современная Вецпиебалга), Зербин (Зербен, современный Дзербене), Скуян (Шуен, современный Скуене), Ерль (Эрлаа, современный Эргли), Радопожь (Роденпойс, современный Ропажи), Нитоур (Нитау, современный Нитауре; если верить Реннеру, местный дворянин Отто Уксель, вооружив ополчение, отразил два штурма замка и положил на месте сотню противников, но с третьего раза русские всё же взяли Нитоур и перебили его защитников), Сундеж (Сунцел, современный Сунтажи), Малополсь (Лембург, современный Малпилс), Новый городок (Нойенбург, возможно, современный Яунпилс). 

Прокатившись лавиной по владениям Ордена и архиепископа — «а война их (царских воевод — прим. авт.) была вдоль к Риге и от Риги к рубежю на штисот верстах, а поперег на полуторехъстеъ, а инде на двусот верстах», — войско князя Микулинского, объединившись, вышло в последних числах января 1559 года к Риге. Три дня русские отряды, рассыпавшись по рижской округе в радиусе пяти миль (8 км), «brennen, morden und rauben», сожгли несколько вмёрзших в лёд под Динамюнде торговых судов, в том числе два больших «купца» из Любека, после чего повернули на восток.

Рижане, впавшие было в панику и даже спалившие свой форштадт, чтобы он не достался русским, вздохнули с облегчением.

Московиты же, двигаясь «вверх по Двине по обе стороны Двины х Курконосу» (отдельные отряды, согласно разрядным записям, успели при этом даже «повоевать» «за рекою за Двиною курлянские места»), продолжили опустошение владений архиепископа, слывшего одним из главных противников Москвы и сторонником заключения союза с Польшей и Литвой. Подвергнув разорению земли в Подвинье, русское войско 17 февраля вышло к Опочке и Вышгороду на Псковщине.

Как писал летописец, «дал Бог, здорово», «а пленоу безчислено множество выведоша». Воеводы добавляли в своём «рапорте», что они взяли и сожгли 11 немецких «городков», которые «покинули немцы да выбежали». Из брошенных же этих «городков» «наряд и колоколы и иной всякой скарб вывезли, а городки пусты пометали, потому что не с рубежа». 

Последствия лавины

Иван Грозный остался доволен результатами работы, проделанной ратью князей Черкасского и Микулинского, и отправил воеводам жалованье — наградные монеты, которые, по обычаю, ратные люди нашивали на шапку или рукав и носили с гордостью как знак отличия. 

Эффект, произведённый этим нашествием, по мнению царя и его бояр, был вполне достаточным для того, чтобы впечатлить непонятливых ливонцев картинами грядущего апокалипсиса, если они не внемлют голосу разума. Что немаловажно, успешный рейд позволил загладить промахи, которые имели место в ходе осенней кампании 1558 года, и показал более чем наглядно, что рассчитывать ливонцам не на кого и не на что.

Датские послы, в свою очередь, могли также с гордостью рапортовать, что именно благодаря их настойчивым просьбам московский государь унял свою ратную лютость и отозвал свирепых воинов домой. При этом, наблюдая за беспомощностью и организационной немочью ливонских ландсгерров, они отписывали своему королю, что Ливония совсем больна, обессилела и не может более существовать без того, чтобы не принять покровительство какого-либо иноземного государя. 

А ещё они намекнули: неплохо было бы, если бы король затребовал у ливонцев за посредничество в переговорах с Москвой два важных замка — Феллин и Пернов. Появился ещё один желающий поучаствовать в разделе ливонского наследства. Ну а пока в Москве ждали ливонских послов. Война временно приостановилась.

Источник

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.