Этим летом исполнилась ровно половина из прожитых лет — девятнадцать — с тех пор, как я девятнадцатилетним же студентом в 1998 году впервые побывал в этой деревне, приехав в августе сразу после свадьбы знакомиться с двоюродной и троюродной родней жены Оксаны. 

И за последующие годы твердо убедился в том, что для меня это настоящее место Силы. 

Полжизни я знаком с этим местом, где и лучше дышится, и четче думается, и по-новому осмысляется отношение и к Человеку, и к человеческим ценностям, операционная система в голове перезагружается и мировосприятие по-новому освежается.

На картинке — понедельник, разгар рабочего дня в деревне. Вид на знойную полуденную улицу, которая меня привлекла силуэтом дерева, слившегося с двумя телегами под ним. Людей вокруг нет (в основном они в поле), лишь ходят вороны вперемешку с курицами, а рядом лежит на привязи корова, постоянно облизываясь. И все это происходит с очень деловитым видом. Пока я это рисовал, появился и человек, который что-то стал выгружать из телеги, и я добавил в композицию его силуэт. 

«Телевизор» 

В этот раз у нас был полон дом родни — приехали долгожданные Оксанины сестра и тетя, с племянниками, и вместо привычной большой комнаты второго дома, выходящей окнами во двор, мы разместились в маленькой комнате-спальне на двоих, выходящей большим окном на улицу, что и впечатлило меня в первое же утро.

Такие выходящие на улицу окна (преимущественно маленькие, иногда чуланные) в деревне используются для наблюдения происходящего во внешнем мире, за пределами сада, моя теща называет такое окошко «телевизор». И в данном случае телевизор нашей спальни получился широкоэкранным, формата Full HD. 

Очень круто было отдергивать занавеску (кнопка «вкл.»), садиться на кровать напротив и потихоньку становиться в курсе того, «кто-куда-что-зачем». Таким образом, включив телевизор, я как-то ненароком посмотрел передачу про то, как мой тесть собирал вылезшую кустами за пределы двора малину.

А племянник Данила выходил регулярно на улицу ловить 4G-интернет, так как весь интернет в пределах двора — это голимый E. 

Хоть коренная молодежь и детвора деревни при современных смартфонах, досуг и общение у них проходит преимущественно в играх на ручье, кучах песка или на великах, но сверстники, приезжающие из городов, вынуждены держать связь с привычным миром через мессенджеры и группы ВК.

Баня

В первый же день в честь приезда — первая баня. 

Главный банщик, как всегда, мой тесть Виктор Афанасьев — на наброске он справа, виднеется за свисающим полотенцем. Слева — племянник Данилка и сыновья Гриша и Антон. 

Именно тесть, приезжая из Москвы, латает эту древнюю бревенчатую баню, чинит половицы, съедаемые муравьями, придумывает, как и куда подкладывать тряпочки для герметизации, в том числе и на двери в парилку, чтобы плотнее закрывалась. 

В итоге баня получается мощная, жаркая и крепкая. Баня — главное и лучшее развлечение в деревне. По традиции первой с 5 до 8 вечера парится мужская часть семьи, а после и до ночи — женская.

Портрет тестя. В предбаннике между заходами в парилку рисовать трудно, очки потеют, все влажное, но при этом хочется запечатлеть какие-то моменты, в итоге эту картинку оставил недорисованной, чтоб потом дорисовать, а после бани свежим взглядом посмотрел и понял, что она уже закончена, один из самых минималистичных моих набросков. Баня учит быть немногословным.

На стороже

В той маленькой комнате, где мы с Оксаной в этот раз разместились, кровать стояла рядом с печью. А на печи, волею Оксаниного дяди Валерия Ивановича, выстроились, подобно почетному караулу, разного вида и парности башмаки. От кургузых стариковских до детских резиновых сапожек с Винни-Пухом.

День рождения 

Первого августа состоится ежегодное событие — у моего младшего сына Антохи день рождения, который неизменно празднуется в Яншихово-Норваши, вот уже пятнадцатый год подряд. 

В беседке в саду собираются родственники, на столе салатики и парное мясо, пожаренное на углях, и, конечно же, хмельная гордость Чувашии — пиво. Уже когда именинник с братьями отпочковались от празднующей компании, родственники стали слушать и петь караоке-песни под фонограммки из мобильного телефона.

А в какой-то момент Валерий Иванович принес свой ноутбук и акустику и завел шарманку со своим плейлистом.

Родня в беседке. Ближе к ночи мои голова и рука стали расслабленны и ленивы, и это сказывалось в интерпретации происходящего на бумаге.

А под конец праздника, сидя в свете лампы на бревнышке, я посмотрел вниз на траву и увидел этот натюрморт, который меня впечатлил световыми контрастами. 

Миски, бутыль и я, попавший в кадр, из-за чего картинка стала автопортретом.

Старинный друг

В прошлогоднем рисованном рассказе о деревне я упоминал о моем открытии пятилетней давности, которое я назвал Норвашским Сфинксом, — силуэт сосен, высаженных вдоль граничащего с полем оврага Сыстарки (на месте древнего языческого кладбища), сливающийся с силуэтом пышных ив, вместе образовывают фигуру огромной лежащей (а с некоторых ракурсов даже скалящейся) кошки.

Вот картинка с прошлого года, вид с поля. Когда я 5 лет назад впервые увидел этот силуэт ночью в лунном свете, у меня волосы дыбом встали, и лишь позже мне Оксана рассказала, что он растет как раз на месте некоторого рода святыни. То есть как бы охраняет ее. 

С тех пор я ходил через деревню до того поля регулярно, проведать Сфинкса, и только в этот раз, когда залез на крышу нашего дома поправить антенну, обнаружил, что Сфинкс этот вот же — как на ладони! Хранитель бытия и повелитель горизонта. Прямо с того ракурса и нарисовал, включая крышу нашей бани, крытого двора и туалет. Двадцать минут ходьбы до Сфинкса — одним планом.

Всюду жизнь

Это коровка на фоне стены деревенской больницы, где мне понравилась волнообразность кирпичной кладки. Я тут, конечно, немножко художественно преувеличил, но не соврал. 

Как мне рассказала позже Оксана, эту больницу в деревне очень долго ждали и строили в несколько этапов. Хорошее, приятное с виду здание, вокруг которого проистекает преимущественно здоровая и трудолюбивая жизнь. 

Старое на пути к новому 

Оксанка обратила мое внимание на этот запорожец, который, как она говорит, «стоит здесь тыщу лет». А я обратил внимание, что жизнь вокруг него таки меняется. 

Бревенчатый дом рядом с ним разбирают, складывая бревна рядом, а дальше строят новый дом из шлакоблоков. Поэтому предположил, что жизнь обновляется и запорожец скоро сгинет вместе со старым домом, этим дряхлым полузаколоченным окном с одной ставенкой, и решил все это на память нарисовать.

«Неоконченная пьеса»

Увидев эти светящиеся в своем ритме кругляшки срезов, понял, что не прощу себе, если не нарисую их. Привлекло меня несколько ипостасей одного материала — дерева. Тут и брусья дома, и то, на что надо взбираться, чтоб его достраивать (лестница рядом), и то, что должно его отапливать. 

Пока рисовал, стоя прямо на дороге, ко мне подошла тетушка из соседнего дома, которая, видимо, тоже увидела меня на дисплее своего «телевизора», и полюбопытствовала: «А вы, что ли, проект рисуете?» 

Я говорю: «Нет, набросок этих бревнышек, очень понравились!»

Она удивилась, сказала, что хозяева этого дома — типичные «дачники» — приезжающие на пару месяцев поделать дела и исчезающие на остальной год. Потому и бревна стоят так одиноко, а от ограды остались только подпорки, сама сетка, упав, видимо, от непогоды, скомканно валялась сбоку. Но полешки терпеливо ждут законных хозяев и, конечно же, дождутся и завершат эту древесную пьесу.

Усадьба Христофора

Этот увиденный мною ритм, а точнее, аритмичная какофония — полная противоположность предыдущему деревянному изяществу. 

Я был загипнотизирован даже не нагромождением совершенно разнокалиберных и разновозрастных кусков металлического лома, вместе являющих собой то ли забор, то ли крепостную стену, а самим домом с окнами на просвет, который как будто притаился за этой баррикадой, выставив в качестве оборонительного снаряда эту криволапую лысеющую осину. 

Сложно представить, что за этим забором и стенами есть какая-то человеческая жизнь, и при этом поражает, что и ворота (единственная деревянная деталь в ограде) явно в порядке, и тропа к ним не заросшая. Казалось, будто это не дом бабы Яги, а сама баба Яга и есть. 

Я начал это рисовать, когда небо было ясным, но уже через 20 минут вокруг были тучи и гром, и я поспешил собрать блокнот, помыть кисть и перо и побежать до дома, так и не успев добавить в небо белил, поэтому погода здесь отображена именно так мрачно, как это было на момент, когда я бросился наутек, чтобы не попасть под ливень. Но в итоге попал.

Когда показал рисунок Оксанке, она сказала, что этот огороженный железным хаосом участок пугал их и тридцать лет назад, когда они были детьми. А моя теща Татьяна Ивановна, услышав наше обсуждение, сообщила, что там по-прежнему живет тот же человек, что и тогда жил, и зовут его Христофор. В деревне ему дали звание «местный оригинал».

Знакомство с Андрюшей и неожиданный сюрприз

Другим вечером я решил прогуляться дальше по той дороге, где накануне увидел «пьесу из бревнышек», посмотреть, что же будет на краю деревни. И дошел до края.

Заканчивающаяся улица выходила к полю, и закат очень красиво пробивался через большую крупную копну растущих рядом деревьев. Я целенаправленно шел к этой красоте, когда с завалинки последнего дома на этой улице меня окликнули две бабушки, поздоровавшись и спросив, «куда вы и откуда».

В деревне это нормальное дело, все здороваются со всеми, а если ты людям не знаком, то спрашивают: «Чей вы?»

Я ответил, что хожу гуляю, а вообще приехал в гости. 

— Вы фотографируете? — спросили они меня, присаживающегося на полуторчащую из обочины покрышку. 

— Нет, — говорю, — рисую! Мне очень понравился закат за этими деревьями!
И вдруг из их же дома выбежал шестилетний парнишка, подбежал, мы с ним познакомились, я узнал, что его зовут Андрюша, и рассказал ему все, о чем он спрашивал, — и куда к кому приехал, и почему я те или иные вещи берусь рисовать, а Андрюша рассказал, что он больше любит лепить из пластилина, а хорошо рисует Андрюшина старшая сестра Настя. 

Пока рисовал эту картинку, бабушки стояли рядом и объясняли Андрюше: «Видишь, как наши любимые плачущие ивушки понравились художнику Илье». Потом подошла и сестра Настя (ей, насколько я понял, 8 или 9 лет), мы с ней тоже пообщались.
Я продолжал рисовать и объяснять, почему в те или иные места на бумаге я кладу белые штрихи, а Андрюша очень попросил меня нарисовать его машинку, которую он собрал из лего. Я попросил дождаться, пока я дорисую закат (пока закат стремительно не убежал), и потом я с радостью нарисую его лего-машинку. 

Но в итоге Андрюшу позвали ужинать и спать раньше, чем я дорисовал, и он спросил, приду ли я еще к ним. Я сказал, что завтра вряд ли, потому что вечером у нас баня, но послезавтра постараюсь.

Когда я дорисовал эти «ивушки», понял, что мне надо обойти их, уйдя направо, и по моим подсчетам метрах в пятиста правее должен был быть Норвашский Сфинкс, как ориентир, дойдя до которого, и обойдя, я через поля пришел бы обратно домой. 

Я обхожу ивы, но не вижу Сфинкса. Понял, что что-то в голове попуталось, но это абсурдно — ни справа ни слева не вижу его силуэта.

Пошел дальше обходить ивы и сосенный массив, надеясь что вот где-то же он должен показаться, и… обернувшись, я понял, что те самые «любимые плачущие ивушки» это и есть его голова! 

То есть, я нарисовал голову старинного друга, даже не подозревая, что это его голова. Это было волшебное ощущение, примерно как у Атрейо из фильма «Бесконечная история». 

Домой дошел я окрыленный и вдохновленный, с мыслями, что надо обязательно не забыть зайти к Андрюше и нарисовать машинку. 

Баня 2 

Янтиковский лимонад, чувашский квас и черный чай — те обязательные напитки, которые всегда сопровождают нас в бане. И когда я увидел эти бутылки и чашку, подобно солдатам, выстроившимся вдоль банного котла в предбаннике, не смог это не запечатлеть. 

Рисовал в запотевших очках, поэтому завалено здесь все, начиная от горизонта и заканчивая формой бутылок, но я очень люблю этот натюрморт. Особенно пристроившуюся рядом вековую мыльничку, которой уже чуть ли не сто лет!

Освещенные солнцем

Мне повезло, всего два дня из деревенского отпуска были дождливыми. И конечно в солнечную погоду сельские фактуры и рельефы так завораживают своей выпуклостью и материалистичностью, что даже привычные вещи очень хочется попробовать перенести на бумагу. 

Вот например курочки. Проходил мимо чьего-то дома и увидел гуляющих возле крыльца кур. Две спрятались в теньке, остальные разгуливали по знойному пеклу. 

Это было послеобеденное время, которое в деревне напоминает сиесту — людей нет, и хозяевами улиц становятся домашние животные. Мне кажется, именно такой диалог у них и происходил.

Перпендикулярно нашей улице Калинина идет улица Мирная, по которой я раньше никогда не ходил в левую сторону, стало интересно дойти до края деревни и там. И почти сразу же, в промежутке между домами, за высокой травой я углядел поляну, на которой вечереющее солнце очень красиво осветило дремлющую технику. 

Дремлющую очень давно — за трактором, который выглядывает справа, спряталась еще кабина комбайна, как будто комбайн наполовину врос в землю. Но экскаватор в объятиях травы мне показался более интересным, почти живым, поэтому кабиной комбайна я пожертвовал. 

Глядя на эту технику, я понадеялся, что эти могучие творения инженерной мысли впали в ржавеющую спячку лишь временно, любезно позволив природе почувствовать себя их госпожой. И надеюсь, что это все не превратится в лом, а заработает снова. Ибо ничто так не радует глаз и слух в деревне, как исправно и осмысленно работающая техника, помогающая каждому деревенскому жителю вести хозяйство, добиваться хороших урожаев и строить свое личное счастье под этим щедрым небом.

И вот я по Мирной улице дошел до другого края деревни, на котором еще не бывал. А здесь, как оказалось, на месте, где течет родник, раньше был пруд, потом он был высушен, и буквально недавно какие-то энтузиасты вложились в его восстановление. Таким образом, я обнаружил место, уже пригодное для купания, куда буквально на следующий день пошли купаться мои сыновья.

Пока рисовал отражение вечернего солнца в пруду, понял, что не пришел к Андрюше, а это на другом конце деревни. Поэтому этот поход отложил на другой день, решив, что времени до отъезда еще навалом, и пришел домой. А там застал пятнадцатилетнего Антона, читающего Рэя Бредбери в их комнате в старом доме, в закутке за печкой.

Рабочий полдень, понедельник

В понедельник, под палящим в зените солнцем, я решил сходить к еще одному краю села, выходящему на поля. Там, среди засеянных полей, есть и футбольное поле, где стало традицией в каждый приезд прийти и подтянуться на турниках, расположенных рядом. 

Пока шел через поля, наблюдал кипящую бурлящую рабочую жизнь сельских жителей. Август, полдень, сенокос, румяные улыбающиеся лица женщин, загорелые отцы с сыновьями, едущие на мотоблоках по грунтовкам собирать скошенную траву. Очень вдохновляющая атмосфера труда, доставляющего радость. 

Струятся сквозь пейзаж из года в год
Горизонтали полевых работ

Футбольное поле, где регулярно проходят игры по вечерам, в полдень пустует, равно как и турники. Поэтому я был единственный, кто в это время на них подтянулся свои одиннадцать раз под ветреный шепот растущих рядом березок, а окружающий народ (как эти двое, проехавшие мимо на мотоблоке) находил гораздо более практичное применение своей здоровой физической силе. 

Пока я, стоя в траве, рисовал турники, меня в ногу ужалил шмель. Либо в качестве упрека за то, что я единственный бездельник в поле, либо просто захотел, чтобы я его тоже упомянул в своем рассказе.

Бычок и дети 

С поля возвращался по этой улице. Сам поначалу не понимал, почему не мог пройти мимо не нарисовав это. Потом понял, что привлекла меня графическая рифма жующего сено живого бычка и железного бычка-бочки на ножках — пожаротушительного девайса, которые по деревне стоят почти на каждой улице. 

Здесь мне понравилась игра плоскостей и забора, и остова дома в виде оставшейся печной трубы, и сарая с дровами, прикрытыми частично телогрейками. 

Пока рисовал, детишки играли вдалеке, метрах в пятидесяти, и в «кадр» не попадали. Потом, заметив меня, рисующего, сперва подходили, как бы «шпионя», по одному, потом нерешительно вместе, а я тем временем вплетал их в композицию, потом осмелели и подошли все вместе, молчаливо прыгая, пытаясь увидеть, что я там изображаю. Я показал. 

Увидев и узнав себя, залились звонким смехом, а одна девчонка узнала вторую с котенком на руках, и хохоча тычет пальцем и низко так говорит, вытянув рот: «Кужаааак!» (по-чувашски — «кошка») даже парнишка в кепке себя, нарисованного парой штрихов, узнал. Познакомились, я им показал весь блокнот, они радостно узнавали места из родной деревни. 

А потом я пошел дальше, а они продолжили играть, лазая по стопкам кирпичей и кучам песка.

Баня 3

За день до отъезда это была третья, и заключительная баня моего норвашского отпуска. В этот раз приехал бывший одноклассник старшего сына Гришки, Филипп, и ребята традиционно в предбаннике резались с дедушкой Витей в «дурака». 

Антон, как я об этом рассказывал год назад, продолжает раз за разом выигрывать или выходить одним из первых, а вот эта зарисованная с натуры партия была единственной, которую Антоха проиграл, после чего картинно надулся. Разумеется в шутку, жизнерадостный Антоха не может иначе.

Заключительная прогулка 

И вот, в наш последний перед отъездом день, я проснулся с мыслью, что столько всего за этот день было запланировано — поехать в город Канаш на рынок за мясом, замариновать мясо, наколоть дров и пожарить мясо на углях, по плану был ужин в честь окончания нашего с Оксаной отпуска, и при этом я так и не пришел к Андрюше. 

По дороге на рынок я почти убедил себя, что «ну не придем и не велика беда», а когда мариновал мясо, Оксанка подходит и так шепотом на ухо говорит: «А Андрюшину машинку ты так и не нарисовал». 

Это был глас моей совести, и я понял, что не могу иначе, надо идти. Мы пошли вместе. И по пути решили заглянуть на речку, разделяющую деревню на два района, и посмотреть, как поживает родник, который есть на берегу этой реки. 

Оксанка, села рядом с родником, а я нарисовал ее издалека, впечатлившись масштабом растительности, раскинутой над рекой и вокруг нее.

Рисунок для Андрюши 

И вот мы повернули на улицу, которая вела к дому Андрея и заодно «голове Сфинкса», и Оксанка спросила: «А вдруг Андрей тебя и не ждет вовсе, может, и забыл уже». 

Я сказал, что это уже не важно, надо просто прийти, засвидетельствовать свой визит, что я спокойно уехать не смогу, не попытавшись сделать то, что обещал. И мы уже подходили к его дому, когда как раз мальчишка с бабушками и выходил. 

Я окликнул Андрея, извинился, что не пришел в субботу, сказал, что завтра уезжаю и сейчас готов нарисовать его машинку. 

«А я ее разобрал и собрал теперь катер!» — сказал Андрей. Сейчас принесу, говорит. 

Убежал, принес катер, сказал, что побежал в баню мыться и позже подойдет. Пока Андрей мылся в бане, я остался один на один с катером и Андрюшиным котом. Оксанка пошла к ивам. 

Поставив леговский катер на одну из покрышек, будто на воды реки, нарисовал его на фоне улицы и торжественным флагом добавил немного приключенческого настроения. Сфоткал лист на память, выдрал из блокнота и вручил выбежавшему после бани мальчишке.

Андрюша быстро сказал «Спасибо!» и, улыбаясь, размахивая листком, прыгая с ноги на ногу, скрылся за калиткой. А я вслед крикнул: «Пока, до следующего лета!» — и пошел в сторону сфинкса, где тем временем Оксанка акварелью написала этюд неба над полем.

Каждый раз, когда берусь рисовать нечто, казалось бы, совершенно простое и обычное, по новой задаю себе вопрос «Зачем?» — и по новому получаю тот же ответ: чтобы детально пережить и вдуматься в то, что вижу. Каждый квадратный сантиметр плоскости и километр пейзажа можно особенно остро прочувствовать, именно интерпретируя его в штрихе, линии или пятне. Что-то пропустить, а на чем-то внимание заострить. Понять, что именно здесь важно.
Пока переношу конспект на бумагу, глаза превращаются в рты, пожирающие действительность, голова наполняется мыслями о прошлом и будущем этих вещей и людей, а по итогу просто остается картинка, с простыми, обычными и понятными ситуациями, тем не менее я уверен, что через год (а может, и через полгода, зимой, о чем я очень мечтаю) мои проголодавшиеся глаза снова найдут в любимом Яншихово-Норваши пищу для размышлений, а эти картинки помогут и мне, и тем, кто их тоже посмотрит, пережить что-то из того, что пережил я. 

______________

Авторское примечание в связи с возникшими вопросами насчет графической техники

Когда мы рисуем черным по белому, выделяем в листе тень и контур. А остающийся белый при грамотном штриховом окружении является светом, но по умолчанию и недостаточной заполненности воспринимается глазом и мозгом как пустота. Когда изображение наносится белым по черному - штрихом и пятном вылепливается свет и контур, а остающийся черный является объединяющей тенью. И даже лаконичная зарисовка как портрет в бане, со стаканами, не смотрится пустой, ее объединяет черный, уже заставляя мозг додумывать, что там в этой темноте.  

И такие изображения не является негативом, как может показаться на первый взгляд. Просто то, что  я рисовал бы черной тушью на белом, здесь оставлено черным, а рисую я контр-форму. И если вы перевернете в фотошопе пейзаж наизнанку, то стволы берез станут черными, а кроны белыми, и как раз это уже будет негатив.

В этом состоит и принцип линогравюры, где вырезанный штрих является белым, и выражает свет и контур света. Еще я это сравниваю с двумя видами скульптуры – с лепкой из глины и высечением из глыбы. Лепка - это наслоение изобразительных элементов на первоначально существующее ничто (в воздух, грубо говоря). То, что налепили, то и изобразительный элемент.  Высечение из камня - это создание формы посредством вырубленных кусков , а точнее того, что от них осталось. И выразительным элементом являются эти «срезы» внутри оставшегося общего целого. 

Этот же принцип я использую и здесь, только камень заменяется черным листом. по сути это быстрая имитация моего любимого стиля - гравюры, и в этом мой главный интерес: лепить светлым и светом, а где надо - оставлять черными тем самым обобщать. Я повторю то, что написал в последнем абзаце своего рассказа выше - этим я занимаюсь в первую для изучения натуры в рамках именно таких заданных правил, для подобных «конспектов» с удовольствием использую черную бумагу и белую тушь уже как шестое лето подряд, и у меня есть четкое понимание того, что и зачем делаю, и единственный, кому я хочу этими работами угодить, это я сам. 

Возможная мрачность или темность композиций, равно как похожесть/красивость/милость/гламурность и прочее для меня здесь значения не имеет, моя задача передать ритм, фактуру или и атмосферу, и эти задачи я считаю в той или иной степени выполненными. Ну и главная цель описана в предыдщем абзаце, он специально написан черным по белому, чтобы было и поняно, и ни в коем случае не мрачно.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.