Правозащитница Наталья Холмогорова специально для «Ридуса» отправилась вглубь Волгоградской области с целью получить полную и независимую картину конфликта казаков с чеченцами, качнувшего целый регион.

Казачий хутор

Наш автомобиль мчится по неровной дороге. Справа и слева, под бескрайними небесами — такая же бескрайняя степь, разбитая на огромные квадраты: желтые, зеленые, коричневые, серебристые.

Почти вся земля вокруг — пахотные поля. Ни попутных, ни встречных машин почти нет: лишь однажды навстречу нам попадается колонна грузных, блестящих на солнце уборочных комбайнов — их перегоняют на соседнее поле.

Здесь, за сто километров от Волгограда, люди привыкли добывать себе хлеб насущный так же, как их деды и прадеды: земледелием, скотоводством, ловлей рыбы, которой так обилен Дон и близлежащие водохранилища.

Крутой поворот — и перед нами на обочине дороги вырастает крест, золотистый и легкий, словно сплетенный из солнечных лучей. Водитель Виктор — немолодой жилистый мужчина в казачьей форме — неторопливо и спокойно, без аффектации крестится. За крестом виднеются первые одноэтажные дома: хутор Логовский, конец пути.

Поклонные кресты, как в Логовском, казаки ставят у въезда в каждый хутор или станицу.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Каждый, кто проезжает мимо креста, смотрит на него и крестится — вспоминает всех, здесь усопших, и всем им отдает дань памяти, — отвечает Виктор. — Вспоминает, что это наша земля.

«Это наша земля» — эти слова, звучащие то спокойно и уверенно, то с напряжением, то со скрытой тревогой, я слышу здесь постоянно.

Хутор Логовский, в народе Ложки, находится на левом берегу Дона, в 102 километрах пути от Волгограда и в 75 километрах от районного центра, небольшого городка с залихватским названием Калач-на-Дону.

Две тысячи человек населения; вместе с двумя соседними хуторами, вместе образующими Логовское сельское поселение, две тысячи четыреста. Некоторые казачьи семьи — Братухины, Щербаковы — живут здесь уже три века.

У соседей хутор пользуется неоднозначной славой: здесь расположена областная психиатрическая больница, куда свозят больных со всех концов области. «Уехал в Ложки» — так говорят о человеке, сошедшем с ума. Больница дает работу почти половине хуторских жителей. Другой важный источник дохода — земледелие.

На хуторе два крупных фермерских хозяйства; владелец одного из них, Роман Щербаков, станет главным героем нашего рассказа.

Я еду сюда по приглашению знакомого журналиста из Калача. Он прислал мне пару заметок из местных СМИ, видео под тревожным заголовком «Казаки избивают чеченских женщин!», петицию жителей хутора — довольно сумбурный текст с требованием выселить из Логовского чеченскую семью — и попросил разобраться в этой истории.

«У нас об этом пишут очень мало, — жаловался он, — историю стараются замять, представить обычным бытовым конфликтом. Но это не обычная „бытовуха“. И такой случай у нас в районе уже не первый».

Межнациональная «бытовуха»

«Случай», произошедший между жителями хутора Романом Щербаковым и Рамзаном Апаевым, на первый взгляд в самом деле выглядит бытовым и даже ничтожным.

Двое соседей повздорили, подрались, один другому разбил нос. Затем к «враждующим сторонам» присоединились родные и друзья, произошла групповая стычка, но в ней никто не пострадал.

Но почему при погружении в историю охватывает ужас? Ужас за ненадежное будущее.

Ведь без ответа остается множество острых вопросов.

Чтобы во всем этом разобраться, нам придется не только восстанавливать последовательность событий в Логовском 15—16 июня.

Еще нужно познакомиться с населяющими теми края людьми, и только тогда понять, почему сами они видят в этой «бытовой драке» симптом чего-то большего — и намного более серьезного.

Акт первый: «Не брат ты мне…»

— Опять рассказывать? — смущенно улыбается Роман. — Да я теперь, кажется, только и делаю, что изо дня в день повторяю эту историю.

Роман Щербаков, невысокий худощавый человек с грустным лицом, на вид далек от стереотипного образа казака. Останавливают на себе внимание его руки: сильные, с рельефно выступающими мышцами, загорелые дочерна.

Роман — на хуторе человек не последний. Депутат районной думы, активный член местного казачьего «общества», о котором речь впереди. Зажиточный фермер, он много делает для родного села: на свои средства и своими руками поставил несколько детских площадок, скинувшись еще с несколькими казаками, начал строить церковь.

С детской площадки и церкви все и началось. Точнее, началось с овец — кудлатых овец, принадлежащих Рамзану Апаеву, что бродят по хутору без присмотра, щиплют траву где придется и щедро посыпают хуторскую землю катышками навоза.

Итак, действующие лица — Рамзан Апаев, приехавший на хутор из Чечни в 2014 году, и Роман Щербаков, проживший здесь всю жизнь. Время действия — ночь с 15 на 16 июня, после полуночи. Место действия — пятачок у круглосуточного магазина.

Магазин этот, принадлежащий местному жителю Крутину, пользуется на хуторе дурной славой. Торговать алкоголем по ночам запрещает закон; но бизнесмен зарегистрировал свое предприятие как точку общепита и таким образом обошел запрет. По ночам здесь шумно и беспокойно: стоят машины, гремит из динамиков музыка, часто случаются потасовки.

— Поселок Дальний, по соседству с нами, чеченский, — объясняет мне хуторской атаман, — и молодежь оттуда приезжает к нам выпить и повеселиться. Как будто мало нам своих пьяниц!

Единственный плюс истории с ночной дракой, по словам местных жителей, в том, что теперь магазин перестал работать по ночам.

И одно из опасений — что, как только шумиха уляжется, хозяин возобновит этот неприятный, но прибыльный бизнес.

В ночь с субботы на воскресенье Роман Щербаков заглянул в этот магазин за сигаретами. «Врать не стану, был я немного выпитый», — вздыхает он. У магазина сидел на лавочке Апаев, также явно нетрезвый.

— Попросил сигарет, — рассказывает Щербаков. — Я дал ему полпачки. Дальше он говорит: «Брат, выпей со мной!» Я отвечаю: «Не брат ты мне, и пить я с тобой не буду». Он встал и ко мне: «Что это ты такое говоришь? Почему я тебе не брат?» Я ему: «Мы с тобой не друзья, не родственники, у тебя своя жизнь, у меня своя». А он снова: «Нет, ты скажи, почему это я тебе не брат?»

Быть может, днем и на трезвую голову Щербаков ушел бы от выяснения отношений. Но сейчас не сдержался и высказал все, что у него накипело к соседу.

— Овцы и коровы твои, говорю, бродят где придется, гадят везде — и на детской площадке, которую мы с сыном своими руками поставили, и там, где храм наш строится. Сколько раз тебя уже просили по-человечески за ними смотреть! Скотину у нас держат многие — почему же такие проблемы только с твоей?

— Может, говорю, у вас так принято, но нам на такое и смотреть дико! Что и сам он, и племянник его Алимхан — люди подозрительные. Зачем молодежь вокруг себя собирают? Зачем девчат-школьниц из неблагополучных семей водили к себе по ночам? Почему постоянно от них ругань, свары, драки, хамское поведение? В общем, все ему высказал.

Рамзан не остался в долгу. Спорили все жарче. До кульминации дошли, когда на слова Щербакова: «Мы все здесь вместе живем, все соблюдаем закон, почему ты думаешь, что можешь здесь творить что хочешь?» — Апаев ответил:

— А ты кто такой, чтобы мне указывать? Ах, депутат! А я тут президент, понял?!

От слов перешли к делу: начали толкаться, хватать друг друга за грудки, а потом и обмениваться ударами.

В процессе выяснения отношений переместились от магазина на ближайшую улицу, к дому главы поселения Александра Братухина.

Здесь в истории появляются новые участники: Братухин и хуторской казачий атаман Ринат Ахметов.

Надо заметить, что атаман в Логовском необычный. Парадоксально было услышать, что человека с таким именем и внешностью обвиняют в ненависти к «нерусским».

— Ринат, как вы стали казаком? — спрашиваю я.

Ринат, черноволосый, с круглым скуластым лицом и узкими, словно прищуренными в вечной лукавой усмешке глазами, отвечает с улыбкой:

— Обязательное условие у нас одно: быть крещеным и православным. Да, я татарин, но православный. Всегда интересовался казачьим движением. А в 2010 году, после того, как в нашем округе был избран новый атаман, началось движение, и люди вокруг десятками начали записываться в казаки — пошел и я. Меня приняли в казачье общество на кругу; никто ни слова не сказал против.

О новом окружном атамане, Андрее Махине, будет речь впереди; а пока вернемся к нашей истории.

В какой-то момент выяснения отношений, рассказывает Роман, он позвонил Ахметову и Братухину. Позвонил, чтобы сообщить о конфликте, «потому что знал, что у чеченцев одной стычкой дело не заканчивается, может быть продолжение — и глава и атаман должны были знать, что происходит».

И теперь атаман подъехал к месту происшествия; вышел и Братухин, живущий поблизости от магазина.

Дальше показания участников начинают расходиться.

Щербакова и Ахметова я расспрашивала по отдельности, даже в разные дни. Но их рассказы о происшествии совпадают во всех деталях. Оба твердо говорят, что никакого «рыжего» ни тогда, ни позже с ними не было, — только Братухин. И что должностные лица Апаева не били — наоборот, разнимали дерущихся и уговаривали разойтись.

Так или иначе, драка прекратилась.

Апаев сказал: «Извините, я все понял, больше не буду», — и пошел прочь.

В потасовке и Щербаков, и Апаев получили синяки и ссадины; более серьезных повреждений — по крайней мере, сколько можно было заметить в темноте — у обоих не было.

Ахметов довез Щербакова до дома; тот с помощью жены промыл и обработал свои «боевые ранения» и стал готовиться ко сну, надеясь, что на этом конфликт и закончится.

Апаев тоже пошел домой, но, как выяснилось дальше, спать не лег.

Интерлюдия: «Хотим жить честно на своей земле»

Откуда взялись казаки и как их «классифицировать» — непонятно; однако в том, что они есть, у самих казаков нет никаких сомнений. По крайней мере, здесь, на Дону, где история многих казачьих семей исчисляется столетиями.

Мы сидим в штаб-квартире Второго Донского округа. Это скромное помещение — одна комната в здании Калачевской детской библиотеки. На стене многоцветная хоругвь, и тут же знакомые флаги Новороссии и ЛНР. Во время боевых действий атаман Махин не раз привозил в республики Донбасса гуманитарную помощь и помогал вывозить оттуда раненых.

Андрей Махин — крепкий человек с суровым, словно вытесанным из камня лицом и неожиданно теплой улыбкой. Здесь, на Дону, родился и прожил всю жизнь. Недавно отпраздновал свое пятидесятилетие, руководит охраной двух калачевских предприятий.

— В 2010 году, когда я стал атаманом, — рассказывает он, — у нас тоже многим казалось, что казачье общество — это какой-то обломок прошлого, не имеющий отношения к современности. Но я решил это изменить.

Для начала новый атаман ввел суровые правила. Например, казака, который, надев форму, напился пьяным, подрался, набедокурил или еще как-либо опозорился на людях, исключают из «общества».

Махин запретил своим подчиненным выступать понятыми при обысках — прежде распространенная практика, которая часто вела к злоупотреблениям и выставляла казаков «мальчиками на побегушках» у полиции.

Ввел четкую иерархию, почти армейскую дисциплину и систему быстрого оповещения, так называемый сполох: теперь в случае какой-либо чрезвычайной ситуации есть возможность за несколько минут оповестить и собрать всех окрестных казаков.

Строго соблюдает устав и традиции: в Калаче регулярно собирается круг — казачий «парламент», на котором обсуждаются и решаются текущие вопросы, и в этих собраниях обязательно принимает участие священник — тоже свой, «казачий батюшка», которого казаки сами выбрали себе духовным отцом и доверяют ему безоговорочно.

— Православная вера — это наша суть, то, что делает нас теми, кто мы есть, — поясняет Махин. — Человек нерусский по происхождению может войти в казачье общество, если за него поручатся другие казаки, — тут у нас возражений нет. Но неправославный — никогда.

В уставах казачьих обществ этих положений больше нет. Недавно Минюст потребовал вычеркнуть и необходимость православного вероисповедания, и обязательное участие священника. Но местные казаки ограничили действие этого закона в своих рядах.

Список дел, которыми занимаются казаки в Калаче и окрестностях, солидный.

Во многом казаки занимают место сотрудников охраны правопорядка, которых в этих краях постоянно сокращают. Волонтеры следят за общественным порядком, борются с лесными пожарами, ловят браконьеров.

Казаки организуют детские и семейные мероприятия, работают с трудными подростками, помогают старикам, нуждающимся, больным.

На собственные средства возводят церкви и поклонные кресты, благоустраивают родные хутора.

Атаман не жалуется на материальные проблемы, он тревожится, что вместо позитивных дел приходится тратить силы на разрешение конфликтов.

— Эти постоянные межнациональные трения! Слишком много сил приходится тратить на эту ерунду. Нам ведь все это не нужно. Мы — мирные люди, просто хотим честно, соблюдая наши традиции, жить и хозяйствовать на своей земле.

— Что же мешает вам жить и работать спокойно?

— Это долгий разговор, — вздыхает атаман.

Акт второй: «Мы вас всех перережем!»

Около половины четвертого ночи Рината Ахметова разбудили громкие крики и стук чем-то тяжелым в железные ворота. Встав и выглянув в окно, Ринат увидел две машины, стоящие у забора.

Из машин высыпали четверо: Рамзан Апаев со свежими ссадинами на лице, его племянник Алимхан и еще двое молодых чеченцев, их родственников, живущих на соседнем хуторе Шабалино. Один из них со всей силы колотил по воротам битой, другой размахивал чем-то колющим, вроде длинной отвертки. В одной из машин сидели еще какие-то люди, один или двое; их Ахметов не разглядел.

Все четверо требовали, чтобы Ахметов вышел к ним «разобраться», выкрикивали оскорбления и угрозы. «Мы вас всех, казаков, перережем!» — крикнул кто-то. Другой демонстративно расстегнул ширинку и помочился на ворота.

Выходить «разбираться» в одиночку против четверых взбудораженных и агрессивных парней выглядело самоубийством. Ахметов взялся за телефон, позвонил Щербакову и Братухину и рассказал, что происходит. В полицию звонить не стал, понимая, что толку от этого не будет: после сокращения штатов в поселении, где живет две с половиной тысячи человек, не осталось даже участкового. Теперь каждый участковый в районе «опекает» по несколько хуторов, расположенных на очень приличных расстояниях друг от друга.

Что же до более серьезных сил правопорядка — они все за семьдесят километров, в Калаче. Ясно было, что, пока полиция доедет до места происшествия, здесь все давно закончится.

Щербаков сел в машину и бросился к Ринату на помощь. Однако, когда подъехал к дому атамана, «гостей» там уже не было. Поняв, что атаман к ним не выйдет, они снялись с места и куда-то укатили: ехали по другой дороге, и он с ними разминулся.

Почти сразу у Щербакова зазвонил телефон. Звонил его сын из дома: «Папа, к нам ломятся чеченцы! Кричат, что всех нас поубивают и что им нужен ты!»

Роман Щербаков в те дни ставил вокруг дома новый забор. Старый забор был полуразобран, ночные «гости» беспрепятственно перелезли через него и подошли к самому дому.

Колотили в двери и в окна, кричали, угрожали.

Сын Щербакова попытался заснять их вторжение на телефон, хотя из-за темноты и волнения «оператора» на получившемся видео мало что можно разобрать

Щербаков и Ахметов подъехали к дому; туда же подъехал и Братухин. Теперь их было трое против четверых.

— Едва они нас увидели — сразу кинулись на нас, — говорит Щербаков.

Началась новая стычка: возня и удары перемежались оскорблениями и матерщиной с одной стороны, требованиями успокоиться и разойтись — с другой.

— Глава попытался на них авторитетом надавить: я, мол, представитель власти при исполнении, приказываю вам разойтись, — рассказывает Щербаков. — А ему в ответ: «Да ты, п… с, кто такой, плевали мы на тебя!» — и дальше трехэтажно.

Кульминационным пунктом этой второй стычки стал момент, когда Алимхан с криком «Всех вас сейчас перестреляю!» открыл багажник своей машины и полез туда.

В степных краях, где нетрудно встретиться со стаей волков, огнестрельное оружие — не редкость. Немало местных жителей возят с собой двустволки.

Так что угрозу быть застреленными в упор казаки восприняли вполне серьезно.

Один нырнул за машину, второй присел за кучу песка. А сам Роман Щербаков, самый смелый (или, возможно, просто единственный пьяный из них — а пьяному, как известно, море по колено), повел себя героически: бросился к Алимхану и накинулся на него, пытаясь остановить. Тот начал отбиваться; драка возобновилась.

В какой-то момент Алимхан все же добрался до своего багажника, выхватил оттуда какой-то крупный предмет — в темноте было не разобрать, что именно, — приложил к плечу. Раздался громкий щелчок.

— Потом он уверял, что просто пугал нас, что это был домкрат, — рассказывают казаки. — Но разве домкрат может так щелкать? Мы все охотники, в оружии толк знаем и щелчок ружейного затвора ни с чем не перепутаем.

Однако в этот миг пришло подкрепление.

По дороге к дому Щербакова Ахметов позвонил еще двоим казакам, братьям Сударкиным: теперь они появились на месте событий, один на автомобиле, второй на мотоцикле. Увидев, что численный перевес уже не на их стороне, ночные пришельцы погрузились в машины и попытались отбыть восвояси.

Не обошлось и без комического эпизода: одна машина никак не заводилась и чеченцы попросили противников ее подтолкнуть.

— Наконец разобрались они с машиной, — рассказывает Щербаков, — и поехали прочь. Но, уезжая, кричали на прощание, что «это нам с рук не сойдет», «они нас всех закопают» и так далее. Мы поняли, что это еще не конец.

Интерлюдия: «Люди теряют понятия»

Придонье никогда не было однородным в национальном отношении. Этнических диаспор здесь немало, и многие из них живут в этих краях уже сотни лет. Как правило, живут мирно и спокойно, каких-либо серьезных проблем с русским большинством у них не возникает.

Но есть и исключения.

— Татары, армяне, корейцы — ни к кому из них нет претензий, — рассказывает Махин. — Иногда бывают проблемы с дагестанцами. Одно время агрессивно вели себя курды, но затем притихли. Но постоянные, нескончаемые жалобы — на приезжих только из одного региона.

Уже в конце 2010 года, как только стало ясно, что новый атаман всерьез готов вступаться за своих и решать их проблемы, к нему потянулся поток жалоб на поведение «некоренных жителей». Жаловались и казаки, и обычные крестьяне.

— А вы помогаете всем?

— В этом мы не делаем различий между «своими» и «чужими», — даже с некоторым удивлением отвечает атаман. — Разумеется, помогаем всем — казакам и неказакам, русским и нерусским.

Был, например, случай, когда на нескольких машинах выезжали искать пожилого чеченского дедушку, пропавшего в степи во время снежной бури. Но та сторона не отвечает нам тем же. Нет, среди чеченцев, живущих в Волгоградской области, есть вполне порядочные, достойные люди. У меня есть кунаки-чеченцы, чеченец даже был свидетелем на моей свадьбе. Но, к сожалению, есть и другие — считающие, что они стоят над законом и им все позволено.

Приезжие чеченцы, селящиеся на хуторах, чаще всего занимаются скотоводством. Держатся особняком, общаются в основном со своими, в сельской общественной жизни — благоустройстве, благотворительности, организации праздников — участия не принимают.

Само это не вызывает нареканий: естественно, что, находясь вдали от дома и в меньшинстве, люди предпочитают держаться друг друга. Спокойно воспринимается и разница в вере, в традициях и обычаях. Придавая большое значение собственным традициям, казаки привыкли уважать и чужие. Нарекания и жалобы связаны с другим.

Две основные проблемы, рассказывает Махин, — это беспорядочный выпас скота и агрессивное, а то и откровенно криминальное поведение «приезжих».

Следить за пасущимся скотом, не позволять ему заходить на чужое поле, есть чужие посадки, оставлять навоз в общественных местах — базовая норма общежития в селе. Городскому жителю трудно представить, каким бедствием могут стать «потравы», сколько проблем и убытков они могут принести. Достаточно сказать: стадо из нескольких десятков коров, один раз зайдя на пшеничное поле к соседу-фермеру и плотно там пообедав, наносит ему ущерб на сотни тысяч рублей. А ведь стадо коров может состоять из сотен голов, а баранов — из тысяч!

Чеченские хозяева не следят за своим скотом. Это массовое явление. Принудить их к соблюдению порядка не получается: самое большее, что грозит нерадивому скотоводу за потраву, — небольшой штраф. Уговорить по-хорошему не получается тоже. Из года в год потравы обсуждаются на сельских сходах, на муниципальных и районных комиссиях и заседаниях, — результата нет.

Если эта проблема специфична для села, то вторая вполне понятна и жителям большого города. Молодые «приезжие» задевают и задирают своих соседей, по самым ничтожным поводам.

Стоит дать отпор одному — на подмогу ему сбегаются родственники и знакомые, как мы и видели в истории Щербакова. Появляется оружие, звучат угрозы. Лейтмотив, постоянно звучащий в этих стычках, — «Мы здесь хозяева, вы нам не указ, будем делать что хотим».

— Люди не только не хотят жить по нашим правилам, — вздыхает Махин. — Они и по своим законам и обычаям жить не хотят, и собственных стариков ни в грош не ставят! Как будто, приезжая сюда, теряют всякие жизненные понятия.

Нередки и случаи откровенного криминала — кражи или угон скота у соседей.

Яркий пример — история, произошедшая этой зимой с фермером Николаем Чудиным.

У Чудина пропала отара овец. Однако в тот день выпал снег, и Чудин без труда нашел следы своего стада — вместе со следами человеческих ног и автомобильных шин. Отара не ушла сама: ее угнали. Следы привели Чудина на соседний хутор, к загону, принадлежащему чеченской семье: там он и обнаружил своих овец.

Чудин подал в полицию заявление о краже скота. Однако в возбуждении уголовного дела ему отказали, объяснив это так: «Получено объяснение от хозяев загона, они утверждают, что овцы сами пришли к ним на двор».

— И подобных случаев множество, — рассказывает Махин. — На того же Рамзана Апаева и на его племянника Алимхана соседи много раз писали заявления: за кражи, за драки, за пьяные дебоши. Но все безуспешно.

Еще в одной громкой истории — с Евгением Сычевым — бытовой конфликт с чеченскими скотоводами закончился трагедией

В 2006 году фермер Сычев взял в аренду землю в Голубинском сельском поселении, на отдаленном хуторе Набатов. Единственными его соседями там оказались две чеченские семьи. Новый сосед оказался неудобен, и его начали «выживать».

— Конфликт начался сразу, как только Сычев туда переехал, — рассказывает атаман, — и продолжался много лет. Я сам ездил туда, вместе с участковым, и разговаривал с его соседями. Много раз этот конфликт разбирался на разных административных комиссиях. Все бесполезно: люди никаким увещаниям не поддавались, могли прямо на комиссии вскочить, начать орать, угрожать Сычеву и его семье. Закончилось это закономерно: Сычева жестоко избили три человека, он попал в больницу в критическом состоянии. На следующий день я поехал в Голубинское и провел там народный сход. Сто пятьдесят казаков собрались и потребовали от властей решить вопрос — и только после этого те, кто избил Сычева, были арестованы. Сейчас они ждут суда.

— Но почему у силовых органов такое странное отношение к правонарушениям, совершаемым чеченцами?

— Могу только предполагать. Думаю, что полиция, попросту говоря, боится с ними связываться. Боится скандала, огласки «межнационального конфликта» — и возможных последствий.

Акт третий: «Помогите, женщин бьют!»

Сразу после происшествия Ринат Ахметов снова взялся за телефон: позвонил в полицию — и своему казачьему начальнику, атаману Второго округа Донского казачьего войска Андрею Махину.

Махин охотно откликается на просьбы о помощи, а уж своих братьев-казаков готов поддержать всегда. Однако ввел правило: если казак ввязался в ссору или как-либо пострадал, будучи пьяным, — пусть не обращается, вступаться за него атаман не станет. Так что сам Щербаков даже не пытался просить заступничества у атамана — понимал, что в конфликте с Апаевым должен разобраться сам. Но теперь конфликт вышел за рамки простой пьяной ссоры.

— Андрею Афанасьевичу позвонил я, — рассказывает Ахметов, — и первым делом говорю: атаман, я трезвый, и ко мне ломились тоже!

Хутор Логовский от Калача отделяет семьдесят пять километров. Махин с «группой поддержки» был на месте через сорок пять минут после звонка — даже раньше полиции.

— Было часов шесть утра, — рассказывает Ахметов, — уже рассвело. Подъехал окружной атаман, с ним еще двое казаков. Тем временем собрались и наши хуторские казаки, узнавшие о происшествии, — всего активных членов казачьего общества у нас человек тридцать.

Стоим возле дома Щербакова, обсуждаем случившееся, думаем, что делать дальше. Вдруг мимо нас проносится на большой скорости машина Алимхана Апаева: видно, что в ней сидят несколько человек и из окна торчит что-то, на вид очень напоминающее ствол. Машина направлялась к дому Рамзана.

— Похоже было, что они снова к чему-то готовятся. Мы сели «по коням» и отправились за ними. Когда подъехали к дому Апаева, машины уже не было видно, мужчин-чеченцев тоже. Но навстречу нам вдруг выбежали женщины: жена Апаева и еще одна, которую я не знаю. Обе были с телефонами. Они принялись снимать нас, при этом громко крича «на камеру»: «Бьют, бьют! Смотрите, казаки собрались нас бить! Вы зачем приехали? Вы нас бить приехали?!» — и так далее.

Видео, впоследствии широко распространившееся по соцсетям, в самом деле выглядит странно. Под крики «Помогите, бьют!» мужчины, запечатленные на видео, стоят спокойно и смотрят в камеру с явным удивлением.

— Лучше бы жена Рамзана вот так кричала и звала на помощь, когда ее муж лупит! — добавляет Щербаков. — В конце концов я подошел к женщинам и сказал: «Не снимайте меня», — я был с побитым лицом, не хотел, чтобы все подряд смотрели на мои синяки. Потом рассказывали, что я якобы избил женщину; ничего подобного, просто сказал: «Не снимай!» — и отодвинул рукой ее телефон. Но этого делать не стоило: тут обе они заверещали как резаные.

Чеченские мужчины на крики и призывы о помощи своих женщин так и не вышли.

Казаки с недоумением посмотрели на происходящее, развернулись и поехали обратно. На том, казалось бы, и конец истории.

Но дальше оказалось, что это было только начало.

Интерлюдия: «Ненавидят, что нерусский»

Меньше всего мне хотелось составлять свое впечатление, основываясь на рассказах лишь одной стороны конфликта. Слушая Махина, Ахметова, других казаков, я постоянно спрашивала себя: а как же выглядит все это со стороны самих чеченцев? Наверняка им есть что сказать в свою защиту.

Однако встретиться со второй стороной оказалось достаточно сложно.

Дом Рамзана Апаева, где проживают вместе с ним его жена и шестимесячный ребенок, встретил меня тишиной и наглухо запертой дверью; по телефону Рамзан был недоступен. Представитель ЧР по Калачевскому району Ильяс Эскерханов поначалу согласился со мной встретиться; но на следующий день я тщетно пыталась ему дозвониться с утра до самого отъезда в Москву.

Единственным, кто охотно изложил свою точку зрения на происходящее, стал Алимхан Апаев, племянник Рамзана, участвовавший в событиях той ночи.

Алимхану на вид лет 25—27, он невысокий и худощавый, с бородкой без усов и в подвернутых джинсах. Одежда заляпана клеем и краской: я оторвала его от работы — делал ремонт в соседском доме. По-русски Алимхан говорит правильно и бегло, напористо и неутомимо — так, что трудно слово вставить.

— Приехал я сюда в 2015 году, следом за дядей Рамзаном, — рассказывает он. — Дядька купил здесь дом, начал рыбалить и пригласил меня ему помогать. Поначалу мне здесь не понравилось, пожив немного, я даже хотел вернуться в Чечню; но тут местная девушка, с которой у меня завязались отношения, забеременела. Настя совсем молодая — сейчас ей всего 20 лет, и всей семьи у нее только младший брат и старая бабушка. Не мог же я ее бросить!

Я мысленно подсчитываю. Если сейчас жене Алимхана двадцать, выходит, она забеременела от него в шестнадцать лет.

— Встретили меня здесь неласково, — продолжает Алимхан. — Щербак — то есть Ромка Щербаков, вот этот самый, с которым был конфликт, — сразу сказал: «Ты здесь жить не будешь, мы тебя выселим!» Никто не хотел сдавать мне дом: некоторые вроде соглашались, но через час-другой сдавали назад. Наконец одна женщина, нерусская, сдала мне летнюю кухню. Три года мы там прожили, прежде чем сумели обзавестись своим домом.

Но я жил тихо и спокойно, никому ничего плохого не делал, зарабатывал своим трудом. Сначала рыбалил — официально, с удостоверением, двадцать тысяч в месяц налогов платил. Потом, когда ребенок заболел, пришлось продать и лодку, и мотор. Теперь зарабатываю строительными и ремонтными работами и еще таксую — вожу людей в Калач и в Волгоград и беру за это меньше, чем другие таксисты. Живем очень скромно, все, что зарабатываю, трачу на жену и ребенка. У него вон уже два велосипеда, и сегодня я третий купил — ни в чем ему не отказываю!

— Расскажите, что произошло в ночь с 15 на 16 июня? Ваша версия событий?

— Начала я не видел, знаю только со слов дядьки. Он рассказывал, что у магазина пристал к нему пьяный Щербак, начал задирать, оскорблять, а потом и полез в драку. Дядька его побил. Но дальше к нему присоединились атаман Ринат Ахметов и глава поселения Сашка Братухин, повалили дядьку и начали избивать втроем.

Дяде с трудом удалось от них уйти.

Но он боялся, что будет продолжение: поэтому позвонил родственникам своей жены Беслану Магиеву и Исламу Мунаеву — это молодые ребята, живут в Шабалино, — попросил их подъехать и вместе с ними поехал к Щербакову домой.

Зачем? Поговорить с ним, помириться, убедиться, что продолжения не будет. У дяди маленький ребенок, он боится за свою семью.

Прошел час как вернулись — и вдруг видим, к дому Рамзана подъезжает машин двадцать, и из них высыпают казаки! Человек, наверное, семьдесят, и все вооруженные — кто с битами, кто с шашками, кто с пистолетами.

Не знаю, что у них были за пистолеты, но точно не игрушечные!

Мы бросились бежать.

Беслан Магиев убежать не успел: его схватили и прямо там, во дворе дома, избили до полусмерти. Не знаю, снимал ли он побои и подавал ли заявление. Ислам Мунаев убежал на берег Дона, спрятался в камышах и сидел там, пока не приехала полиция. Заявление подавать не стал, не знаю почему: сказал, что чего-то опасается.

Я кинулся бежать вниз по улице, а казаки с пистолетами гнались за мной. Соседи это видели и могут подтвердить! К нескольким людям я стучался в дома, просил меня спрятать, но они, должно быть, боялись казаков. Наконец одна пожилая пара спрятала меня у себя в погребе. Сидел я сначала там, потом у них на летней кухне, пока не приехала полиция, — и со своего места видел, как казаки рыщут по улице и ищут меня.

Полиция взяла у меня объяснения, но в возбуждении дела отказала. Прислали мне какую-то бумагу о том, что ничего не подтвердилось.

Жить здесь после всего этого стало тяжело. Все страшно перепуганы. Жена моя теперь из дому не выходит, и даже ребенок боится и болеет от нервов. Роман Щербаков живет от меня через два дома, так что я теперь даже дома постоянно на взводе: боюсь, что он перелезет через забор и что-нибудь со мной сделает. Мы бы уехали в Чечню, если бы не старенькая бабушка жены: она никуда ехать не хочет и нас не отпускает.

— Как вы полагаете, — спрашиваю я, — с чем связано такое негативное отношение жителей хутора к Рамзану и к вам?

— Сам не понимаю, — пожимает плечами Алимхан. — Никакого вреда от меня нет. Я человек тихий и мирный, честно работаю, ни с кем не конфликтую. Верно, в 2013 году отсидел год за кражу — не буду скрывать. Но это стало мне уроком: с тех пор я чту закон. Всем вокруг стараюсь помогать — и старикам, и матерям-одиночкам, и детям.

Должно быть, дело в том, что не всем нравится, когда рядом живут нерусские. Тот же Щербаков или хуторской атаман Ахметов — вот Ахметов особенно всех нерусских ненавидит! Казаки мутят народ, а прочие подпадают под их влияние или просто боятся.

— Но жители хутора рассказывают о вызывающем поведении, о драках, кражах, наркотиках, говорят о каких-то ваших подозрительных сношениях с подростками из неблагополучных семей…

— Все вранье! Да, один раз подрался с шофером районного главы — но он приставал к моей девушке. Что мне еще оставалось? Дядька однажды пьяным расколотил витрину в магазине — но это было случайно, и он извинился. А все остальное — пустые сплетни.

Акт четвертый: «Мочить всех, кто попадется»

К возможности межнационального конфликта в этих краях относятся серьезно. Поэтому вслед за полицией на хутор Логовский прибыли представители районной власти, а также «старейшины» — пожилые и уважаемые в диаспоре люди, духовные лица, в их числе помощник представителя ЧР в Волгоградской области по Калачевскому району Ильяс Эскерханов.

Сели «за стол переговоров», начали разбирать ситуацию и выяснять, кто прав, кто виноват.

Разговор, по словам моих собеседников, проходил конструктивно. Узнав, что речь идет об обычной ссоре соседей, в которой никто серьезно не пострадал, а представители диаспоры выступали агрессивной стороной, «старейшины» сами предложили уладить дело миром. Говорили, что видео, снятое чеченскими женщинами, никуда не пойдет и никакого «продолжения» дело иметь не будет.

Казаки, в свою очередь, готовы были пойти на мировую. По решению казачьего круга Щербаков даже извинился перед чеченками: не за побои, ибо побоев не было, а за «некорректное поведение с женщинами».

К сожалению, дальнейшее показало, что это было ошибкой: готовность помириться и сделать первый шаг навстречу был воспринят как проявление слабости.

Но пока казачьи руководители и чеченские старейшины договаривались о примирении, «на земле» — точнее, в интернете — шли совсем другие процессы.

Видеоролик под громким названием «Казаки избивают чеченских женщин!» был выложен на YouTube и в Instagram, где его перепостил популярный канал «Чечня онлайн».

Началось его вирусное распространение в соцсетях. Что на самом деле видно из ролика — вероятно, никого не волновало, все смотрели только на название.

За несколько часов под видео появились десятки комментариев на чеченском и русском языках, полные негодования и угроз.

Прямо в комментариях чеченские жители Калачевского и соседних районов сговаривались встретиться и вместе отправиться «всех мочить».

Вечером 16 июня к хутору Логовский подлетела «эскадрилья» приблизительно из двадцати автомобилей с молодыми чеченцами — жителями соседних хуторов, крепкими и весьма недружелюбно настроенными.

От массового столкновения, говорят мои собеседники, уберегла счастливая случайность.

Незадолго до того прошел дождь, и дорога к хутору раскисла. Одна машина завязла в грязи, пришлось ее вытаскивать: это задержало колонну на въезде в поселок. Тем временем навстречу выехали полицейские силы, перекрывшие дорогу, и вышли чеченские старейшины, которые стали уговаривать молодежь успокоиться и разойтись.

Как это происходило, мы видим на другой записи, сделанной на месте событий.

Разговор идет по-чеченски, но смысл его понятен из комментариев. Пожилой человек, срывая голос, убеждает молодых ехать по домам: говорит, что от силовых «разборок» пострадают они сами, что лучше все решать по закону.

Молодые люди слушают его с угрюмо-вызывающим видом.

Комментаторы под видео в выражениях не стесняются: «старый трусливый шакал», «засланный казачок», «небось у него жена или любовница казачка» — и вообще «надо сначала кизяков порвать, а потом уже обсуждать!»

Очевидцы говорят, что и на месте событий молодые чеченцы кричали старикам: «Вы предатели, вы продались русским!» — и поливали их отборной бранью. Однако присутствие полиции их убедило: поддавшись влиянию «пистолета и доброго слова», незваные гости разъехались по домам. Никто из них не был задержан или опрошен, ничья машина не была осмотрена в поисках оружия или еще чего-либо запрещенного. Просто «отогнав» от хутора людей, приехавших с целью устроить побоище и массовые беспорядки, полиция сочла свою задачу выполненной.

«Разжигание» в соцсетях, прежде всего в Instagram, продолжалось и в последующие дни. Ночные логовские приключения описывались, мягко сказать, в художественно-преображенном виде — как, например, в этом тексте.

Еще несколько недель эта история активно муссировалась в чеченских интернет-пабликах. Извинения Щербакова воспринимались как доказательство его вины; звучали проклятия казакам и русским вообще, угрозы и призывы «разобраться» и отомстить.

Акт пятый: «О чем тут разговаривать»

Появление в Логовском чеченского «десанта» произвело на казаков гнетущее впечатление. Старейшины, люди, казалось бы, контролирующие диаспору, обещали, что продолжения конфликта не будет, — в те самые часы, когда подготовка «продолжения» была в полном разгаре. Доверие к привычному механизму неофициального разрешения конфликтов оказалось сильно подорвано.

— Теперь я не понимаю, о чем с этими «уважаемыми людьми» разговаривать, — говорит Махин. — То ли их слову нельзя верить, то ли они просто не контролируют свою молодежь. Пытался я выяснить у Ильяса (Ильяс Эскерханов, заместитель представителя ЧР по Калачевскому району. — Прим. «Ридуса»), что произошло, но после этих событий он избегает разговора со мной.

Подвели старейшины и еще в одном отношении. И в воскресенье, и в понедельник, когда те же события разбирались уже на комиссии в Калаче, они обещали, что с чеченской стороны не будет никаких обращений в полицию или попыток решить вопрос в суде.

В это же самое время — в понедельник — Рамзан Апаев и его жена, накануне также уверявшие, что все поняли, всем довольны и продолжать конфликт не собираются, подали заявления в полицию: она — о побоях, он — о нанесении легких телесных повреждений.

В разговорах Рамзан уверял, что Щербаков сломал ему челюсть: хотя — странным образом — сломанная челюсть не мешала ему ни есть, ни пить, ни говорить; в медицинском заключении, полученном в частной клинике, челюсть превратилась в сломанный нос.

Щербаков также снял побои, однако медлил подавать встречный иск, все еще надеясь, что дело как-нибудь рассосется.

Не рассосалось. Через несколько дней против него было возбуждено уголовное дело по части первой статьи 115 УК РФ («нанесение легких телесных повреждений»).

— Дело с самого начала шло довольно странно, — рассказывает адвокат Щербакова Владислав Журавлев. — Все ходатайства с нашей стороны отклонялись. Более того, следователь постоянно уговаривал Романа «признаться», с такими аргументами: «Что вам стоит? Ну, признаете себя виноватым, выплатите штраф и живите дальше спокойно!»

Но если за эту конфликтную ситуацию будет наказан только Роман, а другая сторона останется безнаказанной — Апаевы и прочие ощутят, что действительно могут творить на хуторе что хотят, не встречая сопротивления. И это может иметь очень серьезные, даже страшные последствия, — считает юрист.

И Щербаков, и Ахметов, и Братухин подали встречные иски. Однако по их заявлениям нет никакого движения. Полное молчание — и в ответ на просьбу разобраться в том, кто 16 июня и позже распространял в интернете «разжигательные» призывы, кто организовал массовый «десант» чеченцев в Логовский. Как будто ничего этого не было.

Пока получен ответ лишь на одно заявление — и ответ этот трагикомический. Полиция отказывается выяснять, куда делся крест, сорванный с Щербакова в драке, поскольку, цитирую: «Щербаков утратил его по личной неосторожности»! Видимо, неосторожно подставился под чужие кулаки, — негодует адвокат.

Вместо эпилога: «Достаточно соблюдать закон»

Несколько дней хутор Логовский лихорадило. По улицам ездили полицейские патрули. Казаки, участники событий, отослали жен и детей к родным — подальше от места действия, а некоторые и сами перестали ночевать дома. В Калаче каждый день шли совещания, на которых местные власти, силовики, представители казаков и чеченской диаспоры проводили «разборы полетов».

Еще несколько недель в соцсетях циркулировали самые дикие слухи, пользователи на двух языках проклинали казаков и русских и угрожали хутору Логовскому расправой.

На центральных улицах хутора то и дело появлялись незнакомые автомобили с номерами девяносто пятого региона или вовсе без номеров. «Ездят тут, осматриваются, что-то вынюхивают», — с тревогой говорили мне местные жители. Патрули ДПС, днюющие и ночующие в поселке, старательно не обращали на них внимания.

Жители Логовского видели лишь одно, пусть и не совсем законное решение своей проблемы. Они начали собирать подписи под обращением к Путину, Кадырову и губернатору области Бочарову с требованием выселить с хутора беспокойное семейство Апаевых. Пусть, мол, Кадыров заберет их в Чечню на перевоспитание и там приучит к порядку! Обращение подписали около трехсот человек — почти треть жителей поселка.

Наконец, спустя два месяца, эта история, казалось бы, получила благополучное завершение.

Рамзан Апаев забрал заявление.

В полиции Романа Щербакова заверили, что теперь дело будет прекращено. Представители казачества и чеченской диаспоры официально заявили, что не имеют друг к другу претензий.

Казалось бы, на том и сказке конец. Следует надеяться, для Щербакова история действительно закончена.

Но ведь по сути никакого разрешения проблемы не произошло. Конфликт просто «обнулили».

Нападения на дома Щербакова и Ахметова и угрозы представителю власти (Братухину) — всё это осталось незамеченным. Распространение клеветнических слухов и угроз в интернете и чеченский «десант», приехавший на хутор «мочить всех, кто попадется», — это также не имело никаких последствий.

Проблемное семейство Апаевых по-прежнему живет в Логовском, ведет прежний образ жизни, и симпатий к нему у соседей после этой истории не прибавилось. Разумеется, не изменилась и политика местных властей по отношению к противоправным действиям «приезжих».

Что дальше? Ждать новых стычек — и гадать, какая из них завершится взрывом?

С местными представителями мусульманского духовенства повстречаться не удалось — с той стороны конфликта вообще шли очень неохотно на контакт.

Протоиерей Димитрий Климов, настоятель кафедрального собора Калача-на-Дону, пользующийся безусловным авторитетом среди местного казачества, считает, что для разрешения подобных конфликтов не требуются ни какие-либо чрезвычайные меры, ни специальные знания. Достаточно обычного здравого смысла и простых решений.

— Все меры уже прописаны в законах, — говорит священнослужитель. — Хулиганство, драки, нападения, наркоторговля — все это уголовные статьи. Если приобретение и продажа скота ведется с нарушением закона, если скот не зарегистрирован, не проходит ветеринарный контроль, бороться с этим — задача Роспотребнадзора и прокуратуры. Если скот, оставленный без присмотра, нанес кому-то материальный ущерб, виновник — хозяин скота — обязан этот ущерб возместить. И так далее. Не нужно ничего изобретать — достаточно соблюдать закон.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.