Начало последней недели марта в Донецке выдалось тяжелым. Утром понедельника ВСУ обстреляли считающийся тыловым Калининский район, были пострадавшие. Вечером натовский снаряд HIMARS попал в многоэтажку в Киевском районе, район железнодорожного вокзала.

Молодой женщине перебило ноги осколками, а к утру из-под завалов были извлечены тела пожилых супругов. И ранним утром того же дня состоялась «премьера» в Донецке недавно поступивших на вооружение ВСУ немецких дистанционных противотанковых мин АТ2/DM1399. Обо всем этом в репортаже собкора «Ридуса» в Донбассе Наталии Курчатовой.

Марсианские хроники

О немецкой мине типа AT2 я читала как раз перед очередным отъездом в Донецк; правда, не предполагала, что так скоро эти мины появятся буквально по соседству.

При том что то место поселка Октябрьский, где утром 28 марта рассыпались мины, убив одного и ранив двух человек, находится недалеко от места моего нынешнего жительства, утренний обстрел, каюсь, я проспала. В прифронтовых районах канонада становится настолько привычной, что люди просыпаются только на самые близкие разрывы.

Выходить из дома к месту трагедии было, признаться, по-настоящему неуютно. Тем более что коварство мины типа АТ2 было мне уже известно по описаниям. Мина эта напоминает какого-то марсианского агрессора из фантазий Герберта Уэллса. Она, собственно, и доставляется немецкой РСЗО MARS-2, мины весом чуть более двух килограмм рассыпаются из кассет.

При падении у AT2 раскладываются пружинистые «ножки», она становится строго вертикально на эти ножки и навостряет усик-антенну. Подрыв происходит в нескольких ситуациях: при касании антенны объектом, предположительно машиной или танком, при самоликвидации (в пределах трех-четырех суток), а еще мина может среагировать на металл. При падении набок и несрабатывании ножек АТ2 тоже может взорваться. Поражающий эффект складывается из кумулятивной струи и разлета осколков.

То есть мина эта, хоть и имеет вроде бы целью уничтожение боевой техники, представляет большую опасность для мирного населения, не говоря уже о гражданском транспорте.

«Хер войне» на Кремлевском проспекте

По дороге к месту трагедии (по злой иронии, это дом на Кремлевском проспекте) нахожу поселок обезлюдевшим даже более, чем обычно. Смотрю не только под ноги — в этих местах нет-нет да встречаются разбросанные еще в прошлом году противопехотные мины-лепестки, но и по сторонам: не торчит ли где из кустов коварный усик?..

По сообщениям военных, на поселок упало не менее двадцати АТ2, и, хоть все утро шло разминирование (да и сейчас мне навстречу попадаются несколько машин МЧС), нет никакой гарантии, что удалось найти все устройства.

Тем не менее в поселке продолжается движение гражданских авто и даже ходит общественный транспорт.

Захожу в один из немногих работающих в округе магазинов. Немногочисленные покупатели быстро берут воду, хлеб и какое-нибудь печенье и уходят, настроения делиться переживаниями ни у кого нет — наверное, потому, что переживания эти у всех одни и те же.

Только в углу за столиком сидит пьяный. Продавщица говорит двум пожилым мужчинам из покупателей: «Надо его, наверное, вывести…»

В обстановке постоянного стресса иные «спасаются» алкоголем, и тут, в постоянно обстреливаемом поселке, даже трудно за это упрекнуть.

Иду мимо футбольной площадки близ ДК, на ограде висит траурный венок. Кого-то здесь убило. Иду мимо школы, больницы, амбулатории.

Иные дома отремонтированы, но сунься во дворы — то и дело натыкаешься на какой-то постапокалипсис: разрушенные или брошенные дома, сгоревшие машины и стаи бродячих собак. На заборе кто-то написал: «Хер войне», — и эта надпись точно относится не к событиям годичной давности; война здесь началась без малого девять лет назад.

Детский рай и взрослый ад

Сворачиваю к дому 29 по Кремлевскому проспекту и замираю. Нет, не от вида разрушений и крови; это будет после.

Во дворе — самодельная детская площадка из автомобильных покрышек, щитов ДСП и прочих подручных материалов. Тут есть и персонажи цикла «Смешарики», и Мойдодыр, и Чебурашка с крокодилом Геной, и даже Микки-Маус, из чьей страны на город Донецк сейчас летят смертоносные «подарки». Есть даже макет православной часовни. Целый игрушечный город, населенный персонажами мультиков, сказок и детских стихов.

А охраняет все это сообщество огромный меховой пес, водруженный на ствол опиленного дерева.

Этот детский рай, сооруженный трудолюбивыми и любящими руками взрослых, соседствует с настоящим адом. На въезде в соседний двор — огромная лужа уже впитавшейся в асфальт крови, ошметки плоти. Каждый раз удивляешься, сколько крови помещается в человеке. Рядом — разбитый и окровавленный поребрик. Дальше — два автомобиля, один сгорел полностью, у второго выбиты стекла, оплавлен корпус. Вылетели остававшиеся еще стекла ближайших квартир.

Двое мужчин обсуждают между собой произошедшее: «Сначала прилетело в автомобиль… Он загорелся, внутри горел человек. Я вытащил его, перемотал, у него артерию повредило… Кровь хлестала. Потом вышел этот дед и сработала, видно, вторая мина. Ему оторвало ноги по самые яйца. И еще женщина пострадала, оторвало ступни, но этого я не видел».

Дед позже умер в больнице, 1946 года рождения. Спрашиваю, знали ли они погибшего. «Его — нет, а вот с вами мы знакомы, встречались…»

Я смутно припоминаю лицо мужчины. Он бывший военный, сейчас комиссован по ранению. Встречались, кажется, под Мариуполем.

Подходят двое местных жителей, пожилые дядьки. Спрашивают: «Здесь убило Юрия Ивановича?..» Так становится известно имя. «Отличный был мужик, шахтер, мастер участка…»

Говорить на камеру мужики отказываются: «Мы за девять лет уже столько рассказывали, а толку?»

Из ближайшей парадной выходит еще один мужчина пенсионного возраста. Представляется Михаилом.

«Не верится, — говорит он. — Вчера еще с соседом общались, а теперь его уже нет… я у него на участке работал, хороший был дядька, добрый. Все время собак во дворе подкармливал».

В разбитом поселке жизнь поддерживают старики

Михаил разрешает сделать кадр на фоне дома, где живет он и жил покойный Юрий Иванович.

— В нашем подъезде я остался один, остальные выехали. Звонят иногда и спрашивают, после очередного обстрела: ну как там у нас, стекла повылетали? Я говорю: повылетали… И иду пленкой забивать. А что делать? Здесь, если не приглядывать, через пару дней все хаты будут стоять открытые и пустые. Найдутся… желающие.

Война проходит катком по обычным людям, для мелкого, да и крупного криминала это, скорее, поле возможностей.

Семья Михаила — жена, дети и внук — перебралась в город, в более безопасный район, снимает там квартиру.

— С другой стороны, вот народ в центр попереезжал, и что, там безопаснее? Да и ютиться всем в одной комнатушке неохота, а квартиры нынче сдают дорого, нам большую не потянуть. Да и приглядывать надо… — словно бы убеждает себя в своем решении Михаил. — А смотрите, какие у нас тут туи! Это я посадил. А там помидоры еще с огурцами. Раньше дача была, сейчас она под Украиной… Восемь лет сажаю помидоры в палисаднике. И, знаете, такие вкусные помидоры получаются! Приходите месяца через три, угощу вас салатом, — радушно приглашает Михаил.

Стоим с молодой женщиной у сгоревшей машины. У нее до сих пор подрагивают руки, она просит сигарету.

Накануне привезла сына двенадцати лет в ближайшую 21-ю больницу, показать врачу, ну и остались заночевать. А тут такое. На Октябрьском они давно не живут, опасно, но вот потребовалось приехать.

Молодежь, тем более у кого дети, все же стараются выехать. Поселок населен в основном стариками, которым жаль оставить дом или которые сберегают его для молодых.

Во двор входит группа военных из комендатуры, осматривают место трагедии. Один из них подходит к Михаилу: «Вы сосед? Знали убитого? Там ключи валяются… от квартиры, похоже».

Рядом с разбитым поребриком действительно лежат вылетевшие из кармана — или из руки — ключи от сбереженной Юрием Ивановичем для родных квартиры.

Планета Шелезяка, населена роботами, атакует

Подходит парнишка в военной форме и делится впечатлениями от работы немецкой «марсианской» мины, которой он стал свидетелем утром:

— Она падает, а потом такой звук механический, это у нее ножки раскладываются… как робот.

— Да, то ли они нам еще покажут, если Россия свою силу… не покажет наконец. Одна на это надежда, — говорит Михаил.

Такая вот война машин против людей.

Обратно снова иду по пустынным улицам. Вокруг шныряют вездесущие собаки и коты. Планета Шелезяка, населена роботами, атакует планету Донбасс, которую постепенно оставляют люди, и только старики вроде Юрия Ивановича не соглашаются уходить, да еще и обихаживают потерявшее хозяев зверье.

Тем не менее многие палисадники на удивление ухоженны — из донецкого чернозема режутся подснежники, качают золотыми головками нарциссы. У одного из таких палисадников замечаю двух мужчин и женщину предпенсионного возраста. Подхожу, здороваюсь. Разговор начинаю не с той ноги — «почему не уезжаете».

«Мы такие же русские»

— Почему не уезжаем?! — заходится возмущением мужчина за пятьдесят. — А как ты уедешь, когда тебе, извиняюсь, под сраку лет, все у тебя здесь, и кому ты, вообще говоря, в России нужен? Мы и здесь-то… я вот строитель. Ездил в Мариуполь, говорил там с теми, кто там работает, из России. С «джамшутами» — вы понимаете, что я имею в виду… Так вот у них суточные — шесть рублей (шесть тысяч рублей. — Прим. «Ридуса»), плюс зарплата. Почему бы и не работать, тем более что по Мариуполю не стреляют. А у нас — утром встал и побежал на маршрутку, придерживаясь асфальта, потому что и «лепестки» кругом, и теперь вот эти новые еще… и — за восемнадцать в месяц. Тридцать тысяч в месяц в Донецке у гражданского человека зарплата — так это уже богач!.. А цены наши видели? Москва угорает от наших цен. Как это, откуда? Таможни нет уже, откуда такие цены?

Тут я вынужденно соглашаюсь. Цены в Донецких супермаркетах действительно поражают воображение: купить продукты к банальному завтраку — молоко, хлеб, чай, яйца, сыр и непременную питьевую воду — меньше чем на пятьсот-шестьсот рублей достаточно затруднительно. И в Петербурге, и в Москве еда в магазинах среднего уровня сейчас дешевле.

— А пенсионная реформа? — продолжает собеседник, который представился Эдуардом. — В России переходный период — десять лет, у нас сделали как при Сталине — пятилетку в четыре года! (В ДНР план по поэтапному повышению пенсионного возраста стартовал позже, чем в остальных субъектах РФ, поэтому должен уместиться в пять лет — с 2023-го по 2027-й. — Прим. «Ридуса»). — И это не говоря о том, что по нам стреляют… Вы это сами видите. Девять лет вычеркнуты из нормальной жизни! А еще кто-то у вас по телевизору говорил, что мы не так за Россию встали и что мы не такие же русские, а все-таки немножко хохлы… Как так? Я вырос на этом Октябрьском, у нас в доме на шестьдесят квартир было двадцать восемь национальностей. Все жили мирно! Армяне были, грузины… русские, белорусы, мордва и евреи — те вообще не различались: на лицо примерно одинаковые, говорим все по-русски… Какие мы нерусские?..

Эдуард горестно замолкает, потом спрашивает, из какого я издания:

— Мы непременно поинтересуемся, что вы напишете.

Невдалеке грохочет прилет — ну или это саперы взорвали одну из «марсианских» мин.

— Идите уже с богом, удачи вам… И помните, пожалуйста: мы такие же русские, как и вы.

Я прощаюсь с соседями где-то на границе Октябрьского и Северного поселков, фотографирую нарциссы в палисаднике и рыжего игрушечного кота в окне с ухоженным алоэ. Мне не нужно объяснять, что дончане — такие же русские, как и мы. Я давно знаю, что это не так. Они на самом деле даже несколько лучше нас.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.