Документально подтверждено, что австрийцы прячут свои «скелеты» в подвалах
- 25 июня 2015 11:22
- Максим Марков
© Кадр из фильма «В подвале»
«В подвале» (Im Keller)
Австрия, реж. Ульрих Зайдль, документальный.
Гостем Московского кинофестиваля вновь стал выдающийся австрийский режиссёр Ульрих Зайдль. Несколько лет назад он был у нас членом большого жюри, многие его фильмы показывались в разных программах — включая легендарную уже «райскую трилогию», которая успела пройти по российским экранам ещё до принятия разнообразных цензурных законов, помешавших бы, вероятно, выйти ей в наш прокат сегодня (о ней мы подробно говорили с режиссёром полтора года назад). Нынче Зайдль привёз на ММКФ свой новый документальный фильм «В подвале», в котором он продолжает препарировать мерзкую человеческую душу.
Трейлер фильма «В подвале»
В Австрии подвал — это не совсем то, что подвал в России. Начать просто с того, что у нас вообще мало у кого есть личные подвалы — если брать в процентном соотношении. Скорее, больше распространено понятие погреба — места, где можно в прохладе держать разнообразные, допустим, соленья. В Австрии уютно светящихся подвальных окошек куда больше — и именно то, что скрывается там за шторами, интересует Зайдля больше всего. По его словам, австрийский подвал интересен ему двумя своими значениями — как положительным, так и отрицательным. С одной стороны, это место, где многие тамошние жители действительно проводят своё свободное время — оставляя гостиные для «официальных приёмов», а здесь занимаясь, чем душе угодно. Но оборотная сторона подвала — обитель страха (а возможно даже насилия), в которой люди прячут то, что не намерены показывать посторонним.
Первый вариант интересен режиссёру лишь отчасти: глупо, наверное, снимать большой фильм про тех, кто прячет в подвале всего лишь коллекцию пивных крышек или просто втихую выпивает в обустроенном там баре. Подобным «банальностям» — тренажёры / бассейн / стиральная машина / игральный автомат — автор уделяет кадр-два, не больше, торопясь вернуться туда, где материал побогаче.
Начинает он с мужика, поющего в собственном тире; поёт тот вроде неплохо, сам говорит, что мог бы исполнять оперные партии, посвяти себя этому делу. Не лишён герой и поэтического дара, но стрельба увлекает его больше. Обращению с оружием он обучает и знакомых пенсионеров, которые перед очередным занятием не прочь перетереть косточки, например, заезжим туркам, легко доказав, что те не способны мыслить логически и только и ждут, как бы снасильничать австрийских женщин (свои-то ведь в парандже, ничего не увидишь)…
Женщина в летах у себя в подвале достаёт из коробки весьма реалистично сделанную куклу — малыша, с которым она не устаёт раз от раза нянчиться, улыбаясь ему так, что кажется: вот сейчас он точно гугукнет в ответ…
Третье лицо из числа тех, что появляются в кадре постоянно, в течение всей картины, — трубач, репетирующий и выпивающий с друзьями-музыкантами в любовно обставленном фашистском уголке: манекены солдат со свастикой на рукаве, портрет Гитлера (который был «самым распрекрасным подарком на свадьбу»), герб и флаг Третьего Рейха, каски, холодное оружие… Обмахивая пыль со своих «экспонатов», герой оговаривается, что «гестапо» здесь уже было — это он так о современной австрийской полиции, не нашедшей, судя по всему, в его «музее» ничего предосудительного…
Естественно, один из главных вопросов Ульриху Зайдлю: как он находит своих персонажей? И как потом с ними работает? Как ему удаётся добиться от обычного человека такой открытости?.. За время своей московской пресс-конференции режиссёр несколько раз повторяет, что главный его секрет — это доверие, возникающее между ним и его героями; нет доверия — нет и фильма.
Это долгий процесс — найти таких людей, которые хотели бы сняться в моих фильмах. У меня нет никаких конкретных на этот счёт предположений, никаких особых «заданий». Я ищу не тех, кто будет отвечать каким-то моим требованиям, не тех, кто покажет мне актёрскую игру, а тех, кто откроет мне самого себя. Этого же я требую и от профессиональных актёров, снимая игровое кино: чтобы они открыли мне самих себя.
Для фильма «В подвале» подобрать людей было сложнее обычного, потому что я хотел показать не совсем приглядные стороны того, чем человек может заниматься в своё свободное время, что может происходить там, в подвале. Поэтому мои помощники ходили из дома в дом, стучались, рассказывали о будущем фильме, всё объясняли — и если хозяев дома это увлекало, если они говорили, что готовы в таком проекте поучаствовать, то дальше мы уже встречались лично, разговаривали… Конечно, этот процесс занимает долгое время. Это можно назвать путешествием в поисках нужных мне людей; когда я таких нахожу, то, конечно же, очень этому рад.
Зайдль не скрывает, что понятие документального кино для него растяжимо: он не только «подглядывает» за своими героями, но и просит их порой разыграть перед камерой заранее обговорённые сцены, включая таким образом в изображаемую им действительность игровые, постановочные моменты. Но получают ли эти «актёры» (кстати, поименованные в финальных титрах) вознаграждение? Какова их мотивация? Засветиться на экране, прославиться?..
Я не телевидение, которое представляет людям возможность просто показать себя, самовыразиться. Во-первых, я выбираю тех людей, которые важны мне именно сейчас, в определённой картине. Во-вторых, я должен сразу выстроить с ними доверительные отношения, это необыкновенно важно. Конечно, они получают за съёмки какие-то деньги, но конкретно я не обсуждаю с ними вопросы гонорара, деньги не являются основой того, что мы делаем, люди со мной работают не из-за этого. Речь о деньгах не идёт вовсе, мы не подписываем никаких договоров. Все наши отношения строятся на взаимном доверии, это обязательная составляющая любого моего проекта.
Конечно, только тем, что герои картины полностью доверяют снимающему их человеку, можно объяснить то, что «В подвале» в ряде своих сцен начисто уделывает скандально нашумевшие «Пятьдесят оттенков серого». В числе прочих героев Зайдль показывает и доминантку, и мазохистку — каждую с преданным партнёром. Доминантка не без гордости демонстрирует камере шкаф с анальными пробками, а в следующей сцене буквальным образом тянет лежащего мужика за яйца — подцепляет их крюком сверху и оттягивает кверху. Тот блаженно стонет: «Благодарю, госпожа».
Мазохистку муж бьёт по голой попе, ласково приговаривая: «Ты потом три дня сидеть не сможешь» — и поясняя нам, что у детской игрушки в его руках есть «разные возможности для применения». Кстати, работает женщина (она стоит перед режиссёром без одежды, обмотанная только верёвками) в католической благотворительной организации, занимаясь помощью пострадавшим от насилия… Характерна и самая последняя сцена картины: обнажённая красавица поудобнее устраивается в крохотной клетке…
Кто-то не стесняется признаться, что он расист, кто-то впускает меня и зрителей в свою сексуальную жизнь — но в любом случае это та часть жизни определённого лица, которую он добровольно показывает на экране. Я работаю только с теми людьми, которые готовы показать то, чем они занимаются. Если люди не хотят этого показывать, я не буду их заставлять — я их и снимать не буду. Всё, показанное на экране, — это то, что персонажи фильма открыли мне добровольно.
При этом когда режиссёра спрашивают, какие сцены не вошли по тем или иным причинам в картину, он отвечает: «Вы и представить себе даже не можете», — что вызывает улыбки и хлопки в зале. Что ещё могло остаться за кадром, если мы и так увидели такое?.. Но Зайдль уверяет, что речь не идёт о «нравственных купюрах»: вопрос монтажа остаётся для него в первую очередь вопросом формы. Отсечено было то, что оказалось лишним для картины в целом.
В самом начале ленты режиссёр бесстрастно показывает нам страшную сцену, в которой живущий в подвале питон медленно-медленно приближается к своей крохотной и беззащитной жертве. Долгая, неспешная подготовка — миг! — и всё кончено. В какой-то мере это и есть метод Ульриха Зайдля — где зритель оказывается, понятное дело, на месте ничего не подозревающего кролика.
Самые первые фильмы в истории кино были сняты предельно просто: ставилась камера, которая фиксировала всё то, что было перед ней. Мои собственные первые пробы были в этом же духе: мне было интересно просто поставить камеру и посмотреть, что будет происходить дальше. Это увлечение так и осталось: я как пытался, так и пытаюсь рассказать что-то зрителю визуально, зачастую без привлечения диалога. Картинка для меня — самое важное, она сама по себе несёт некий смысл, и мне важно, чтобы у зрителя сложилось впечатление о том, что происходит, без лишних объяснений. Я всегда любил смотреть и наблюдать — вот и всё, никакой иной теории или «метода» у меня нет, это всё основано на интуиции.
Когда смотришь фильм, не можешь не вспомнить известное выражение про «скелет в шкафу» — и подумать о том, что применительно к Австрии оно определённо устарело, раз уж там свои тайны люди прячут в подвалах. По нашим понятиям, показываемое Зайдлем — определённо «чернуха»; но как относятся к его творениям непосредственно на родине?
Я довольно продолжительное время боролся за свои картины. Ещё когда я только начинал, на меня обрушилось множество критиков, каждый из которых хотел, чтобы я навсегда прекратил заниматься этим делом. Тем не менее, я продолжил снимать фильм за фильмом — и постепенно, судя по всему, люди стали понимать, что же я хочу ими сказать. Теперь я являюсь одним из самых успешных австрийских режиссёров — но понимаю, что это признание основано в первую очередь на международном успехе: не будь его, дома меня вряд ли бы знали.
Конечно, мои фильмы можно было снимать и в других странах, но Австрия — моя родина, поэтому я снимаю их там. Однако было бы неправильно думать, что это только в Австрии «всё дозволено». Всё, что я показываю, существует в любой стране.
Тенденцию же раскрывать некрасивые стороны человеческого бытия Зайдль связывает как с католицизмом, сильно влияющим на его соотечественников, так и с одной важной исторической особенностью. По его словам, «Австрия сама себе очень долгое время врала, что является жертвой национал-социализма — что неправда, так как начинала она вместе с Германией». В этом самообмане и кроются истоки того, почему австрийские художники (тут следует упомянуть ещё и Михаэля Ханеке) действуют в своём искусстве столь радикально.
Под конец обязательно следовало спросить про тот художественный проект, о котором Ульрих Зайдль рассказывал «Киноридусу» при прошлой встрече: на каком сейчас этапе та история из времён наполеоновских войн? Ответить режиссёру пока нечего:
Пока что проект остаётся на подготовительной фазе: поднять такой фильм очень тяжело в финансовом плане. Но чтобы зрителю не было скучно, я тем временем успел снять другой фильм — о людях, которые отправляются на охоту в Восточную Африку. Получилась такая «туристическая» картина.
Что ж, будем ждать новой премьеры. А пока что наш прославленный современник благодарит собравшихся журналистов за интерес, выказанный к его творчеству; сказать откровенно, кинематографисты далеко не всегда оказываются настолько вежливыми, чтобы позволить себе такое «спасибо».
- Телеграм
- Дзен
- Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.
Войти через социальные сети: