В моем детстве, которое прошло в городе, переставшим быть Сталинградом всего за восемь лет до того, как туда переехали мои родители (и даже номера на машинах еще начинались с букв СГ), ветеранов войны было настолько много, что участником великой битвы мог оказаться любой мужчина или женщина старше 35 лет.

Ветеранами были семейная пара из соседней квартиры. Ветераном был мой учитель физики. Они жили среди нас (или мы — среди них), и мы воспринимали их как нечто само собой разумеющееся — как воспринимается смена времен года.

Дважды в год — на 9 мая и 2 февраля (сталинградский собственный День Победы) — ветераны приходили к нам в класс, и это было два единственных дня в году, когда мы видели их с орденами на груди. Потому что остальные 363 дня в году они своих боевых заслуг не выпячивали.

О том, что нам, рожденным после войны, страшно повезло быть современниками людей, эту войну видевших не только в кино (и не в том виде, в каком ее показывали в кино советском), мы стали понимать только тогда, когда чтобы просто найти ветерана, приходится обзвонить десятки телефонов. Потому что почти все ответы на такие звонки предсказуемо одинаковые: ветераны войны уходят из жизни, уходят прямо в историю.

Тем дороже возможность поговорить с теми немногими, для кого Великая Отечественная война никогда не была историей, а остается частью их собственной биографии. Такими, как полковник в отставке Константин Михайлович Шаров.

МОРЕХОДКА В СТЕПИ

15 июня 1941 года Константин получил свидетельство об окончании школы в Горьковской области. Сразу же после этого его направили на практику — строить автодорогу. Там его и застала новость о начале войны.

Сразу же после объявления по радио, весь класс направился в ближайший военкомат с требованием — отправить их на фронт, немедленно, чтобы успеть, пока война не закончилась.

Мы еще в школе знали, что нам придется рано или поздно воевать, только не знали, где начнется — на востоке с Японией или на западе с Германией. Психологически мы были готовы к защите Отечества. А когда мы впервые услышали песню «Священная война», это нас, мальчишек, моментально мобилизовало в нас готовность к любым трудностям. Хотя сегодня я то время оцениваю совершенно по-иному.

В это время Константину не было еще 18 лет — он родился 19 ноября 1923 года. Поэтому призван в армию он был только в сентябре. Но поскольку до 18-летия он еще чуть-чуть не дотягивал, попал он не во фронтовые части, а был прикомандирован к училищу морской авиации в Николаеве.

Ирония судьбы, которая Константина Шарова преследовала всю войну, состояла в том, что он, как все советские люди, изо всех сил рвался на фронт, но фронт словно сам убегал от него.

Сперва его не пустил на фронт возраст. Когда же Шаров уже был на пути в военное училище, фронт отступил на восток так далеко, что город Николаев вместе с училищем оказался в глубоком немецком тылу.

И вместо фронта Шаров снова был вынужден ехать в противоположном направлении — на этот раз на станцию Безенчук в Саратовской области, куда в заволжские степи было перебазировано морское училище.

Днем мы учились, а после занятий разгружали военную технику — самолеты, оборудование и прочее, на чем мы учились летать. Мы на самом деле были готовы лететь бомбить немцев прямо с учебных вылетов, если бы нам это разрешили.

И война не стала дожидаться, пока курсанты будут готовы на нее прийти.

СТАЛИНГРАД

Немецкие армии, оправившись от поражения под Москвой в конце 1941 года, на втором дыхании покатились по югу России, целясь на Баку. «Попутно» германская ставка решила захватить Сталинград, видя в этом гарантию безопасности своего левого фланга. И в августе 1942 года 6-я немецкая армия ворвалась на окраины этого волжского города.

Руководство училища сообщило нам: если падет Сталинград, то всё, чему мы здесь учимся, станет уже бесполезным. Поэтому добровольцы — шаг вперед!

Добровольцев оказалось 600 человек — ровно столько, сколько обучалось в училище.

В сентябре отряд отправился в Сталинград, на руинах которого в эти месяцы шли самые жесткие за всю историю Второй мировой войны бои. Командиры необстрелянных курсантов не стали бросать их в мясорубку прямо с колес, а держали пусть в прифронтовом, но тылу, где 18-летние красноармейцы обучались стрельбе из пулемета «Максим» и прочим составляющим курса молодого бойца.

Волею судеб, я попал в состав отдельной разведроты 38-й гвардейской дивизии, которая держала правый фланг Сталинградского фронта, северо-западнее волжской твердыни. Командир этой дивизии прошел целым и невредимым через страшную битву на Волге и погиб в 1944 году. Мне повезло больше: я хоть и был ранен во время этой битвы, но остался в живых.

Нахождение в разведроте предполагало, что Шаров с его однополчанами должны были не ходить в штыковую атаку, а напротив, были обязаны передвигаться как можно более незаметными для противника, чтобы изучать дислокацию и передвижение его сил: «Бесшумною разведкою, тиха нога, за камнем и за веткою найдем врага».

Та самая «настоящая» война, которую Константин Шаров никак не мог застать полтора года, все же нашла его в начале 1943-го, когда Гитлер двинул с юга танковую армию Гудериана на прорыв сталинградского «котла», в котором замерзала 6-я армия (операция «Винтергевиттер»).

Именно на передовые части Гудериана и наскочил разведывательный отряд, в состав которого входил Константин Шаров.

Мы не ожидали, что этот немецкий отряд оторвется так далеко вперед от основных сил, пытавшихся деблокировать своих в Сталинграде. Наш взвод, состоявший почти целиком из курсантов, напоролся на немцев в буквальном смысле слова в чистом поле. Немцы накрыли нас ураганным огнем, ведь мы были у них как на ладони, в покрытой снегом степи спрятаться-то некуда. Получилось, что меня ранили в первом же реальном бою с врагом.

И все же это было везение: Шарову удалось вернуться к своим, и его отправили в госпиталь за Урал. И день победы под Сталинградом, 2 февраля 1943 года, он встретил за тысячи километров от линии фронта.

Когда я ровно двадцать лет после окончания Сталинградской битвы приехал в Волгоград, то прямо с вокзала я направился на Мамаев Курган. И когда я увидел на месте тех страшных боев величественный памятник-ансамбль с Матерью-Родиной, я заплакал. Ни разу за годы войны не мог себе такого позволить, а здесь — не сдержался.

НАЧАЛЬНИК РАЦИИ

В боевую обстановку Шаров вернулся уже к моменту начала орловско-курской операции летом 1943 года. Его часть располагалась в районе городка Белев, но Шаров на этот раз попал не в разведку — командование вспомнило, что Константин учился в авиационном училище, и его технические навыки могут быть лучше использованы в другом качестве.

Поскольку в училище курсанты изучали аэронавигацию и радиосвязь, Шаров был, как он выразился, переделан в радисты. На фронте это была профессия менее романтичная, чем разведчик, но более дефицитная.

В июне 1943 года именно в этом качестве Шаров был направлен в штаб 61-й армии в Белеве, где сразу же стал командиром радиостанции. Начальником этой радиостанции он оставался до самого конца войны.

Вместе с этой радиостанцией я прошел в составе 61-й армии, а затем отдельной 68-й танковой бригады, через Белоруссию и Польшу, а затем и через Германию, где наша бригада участвовала в Висло-Одерской и Берлинской операциях.

НА БЕРЛИН

Бригада, в составе которой Шаров «командовал рацией», шла не в лоб на столицу Рейха через Зееловские высоты (эпизод войны, прославленный в знаменитом советском сериале «Освобождение»), а обходила Берлин с юга и затем с запада. Именно там, в городке Бург на берегу Эльбы, наблюдая на противоположном берегу американские части, Константин Шаров и встретил День Победы.

Американцы, вспоминает ветеран, очень восхищались — с оттенком удивления — тем, как советские солдаты умеют воевать.

Они очень восхищались мужеством простых солдат, но при этом постоянно спрашивали: почему же ваши военачальники совсем не берегут своих солдат, планируют взятие городов любой ценой, как сапожники, а не стратеги? У нас тоже к обоим «сапожникам» — Сталину и Жукову — особой нежности не было как раз по этой причине. Но, разумеется, мы тогда об этом помалкивали.

На этом для Константина Шарова и закончилась война.

Благодаря тому, что я провел всю ее вторую половину в штабе за рацией, я уже тогда понимал, какого масштаба война это была. Ведь солдат, сидящий в окопе, может и не знать, что происходит на других участках фронта. А я уже в ходе войны получал информацию о том, что происходит на других фронтах и вообще в мире. И мы очень уповали на то, что такая война больше не повторится.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.