Через две недели карантинных приключений каждого зека списывали в лагерь. Перед тем как его определяли в какой-либо отряд и уж тем более на какую-то должность, заключенному предстояло пройти представление. Так очередной унизительный процесс и назывался — «представление».

В кабинете начальника колонии собирался местный офицерский бомонд, только что без жён. По обе стороны длинного стола сидели разночинные «погоны», те, что рангом поменьше, рассаживались на стульях вдоль стен, в углу стоял зек в хорошо пошитой робе — нарядчик колонии, — пара десятков человек, и все они ради одного события — представления осужденных пред администрацией. Так, наверное, раньше демонстрировали новых холопов перед помещиком.

Зек, ранее отрепетировав перед активом карантина свою речь, делал два шага в кабинет начальника, становился у черты и как сумасшедший орал доклад: ФИО, статью, начало и конец срока. Он не кричал, он орал. Так же громко он обязан был отвечать на вопросы сотрудников администрации, не тупить, смотреть на верхнюю пуговицу начальника колонии и не забывать после каждого ответа добавлять «гражданин начальник!».

В большинстве случаев ещё до того, как зек из карантина попадал в штаб, его судьба уже была решена в кабинетах оперов. То есть у начальника колонии действительно было представление, но, скорее, цирковое.

Только иногда, если клоун в робе вдруг проявлял себя совсем уж тупо или дерзко, начальник мог рявкнуть: «Закрыть! В****ть! Доложить!» Против его решения мало кто возражал, кроме самого зека, но даже и он часто не вслух.

В двухэтажном здании штаба сотрудники администрации располагались на первом этаже, над ними была медсанчасть, под ними — клуб и спортзал. Возле каждой двери в кабинет стоял молодой зек — он открывал двери офицеру, что подходил к кабинету, бегал с его поручениями по лагерю и гордо назывался «дневальный штаба». Звучало это гораздо солиднее «шныря», но здесь за такие слова могли в кабинете оперов и подбросить. Это были цепные псы штабной администрации, смекалистых и сноровистых ценили, на многое закрывали глаза, а то и награждали разрешением на какой-нибудь запрещённый предмет. Под перешитыми робами у них зачастую были вольные футболки, а на ногах белые носки. За эти подарки да за неплохой шанс уйти по условно-досрочному иной дневальный штаба так старался, что его куратор от души награждал похвалой: «Ты мой пёс!»

В центре штабного коридора было окно и над ним надпись: «Нарядная». Именно там и был кабинет статистов — четыре должностные единицы. Почему они сидели именно в «нарядной» и отчего у их рабочего места было столь странное название, я узнал совсем скоро. Меня, ещё вонючего после карантина, завели в «нарядную» сразу после представления в кабинете у начальника. В просторной светлой комнате с большим окном стояли два стола с бумагами, журналами, книгами, калькуляторами и кучей офисной канцелярии. Это и был офис с четырьмя офисными работниками — статистами. Один из них вскоре освобождался, на его место меня и привели. В соседней комнате был кабинет нарядчика, того самого зека, что стоял в кабинете начальника на представлении. Это был главный активист лагеря. Из-за его должности кабинет и назывался «нарядная».

Короткое знакомство, и самый бывалый из них, открыв створку окна, сказал мне: «В баню! В баню!» Это была моя первая помывочная процедура в этом лагере, где я мог не спешить, нас не поливали из шланга ледяной водой и не заставляли голых становиться в плотную шеренгу лысоголового строя.

Две недели я проходил практику штабного статиста и наконец-то понял, зачем мне в школе была нужна математика. Я оказался словно паук в сети — в центре потоков информации колонии общего режима ИК-40 города Кемерово. Внутренней и закрытой, конечно же, информации.

Возможность найти почти всё о практически любом осуждённом в нашем лагере — от находящихся в ШИЗО бедолаг до главных активистов «краснознамённой» колонии — я осознал не сразу. Для начала мне пришлось научиться ориентироваться среди десятка разлинованных журналов и деревянных плашек с кучей странных цифр, тысяч карточек осуждённых, как сделанных статистами вручную, так и официальных — ламинированных, всеразличных списков, заявлений и гигантской «домовой» книги с данными обо всех зеках за последние десять лет.

Рабочая смена у статиста начиналась сразу после завтрака. Чуть более вкусного и питательного, чем у обычного зека из «режимного» отряда. Так сотрудники, с одной стороны, поощряли хорошую работу важного звена, с другой — покупали лояльность. Редко какому активисту на высокой должности хотелось потерять её — слишком много возможностей она ему давала.

Работали статисты попарно, по графику. Он вырабатывался здесь годами, как отшлифовывалась и сама система учёта зеков в колонии. Пока двое статистов считали, писали, звонили, узнавали, заполняли и отчитывались, другие отдыхали в отряде или занимались личными делами. После обеда пара сменялась. Я было подумал, что такая работа чересчур шикарна, пока не погрузился в неё с головой.

Самой главной задачей статиста было не допустить ошибки при своих ежедневных подсчётах. И если зек, пусть и с высшим образованием, сидел бы с утра до вечера над бумагами с калькулятором без отдыха, он быстро стал бы зависать и допускать просчёты. А недостающий на проверке зек — это ЧП.

Стоило статисту обсчитаться, и вся колония стояла на проверке в жару или мёрзла лишний час, а то и два — пока ошибка или зек не находились, и дебет с кредитом у дежурного по смене не сходился бы до последней цифры. После статист, конечно, огреб бы от оперативников по полной, но ошибаться меньше не стал бы. Поэтому заинтересованная в порядке администрация позволяла статистам жить более-менее привольно. И одной из лучших возможностей статистов была почти полная «зелёнка» по передвижению в лагере.

Основное различие между «чёрными» и «красными» лагерями — это степень свободы среднестатистического осуждённого. Свободы действий, свободы выбора и, конечно же, свободы передвижения.

Если в лагере с положенцем и смотрящими зек мог пройти почти в любое место внутренней территории без разрешений и уведомлений, то в «красных» лагерях у каждого зека место его пребывания было строго разграничено официальными и негласными правилами.

Так, обычный осуждённый из «отрядной массы» не мог пойти без разрешения даже в туалет. Любое мероприятие — поход в столовую или клуб, в баню или на свидание было по расписанию и по команде. Лежать на кровати после «подъёма» считалось фантастикой, прогулка или перекур в строго отведённом месте и недолго, а каждый маломальский инспектор колонии был для зека из «массы» «гражданином начальником» высочайшего ранга. Конечно же, по сравнению с ними жизнь статистов казалась необычайно свободной, фантастически недосягаемой. И за неё нужно было платить предельной внимательностью к цифрам.

В день было несколько общелагерных проверок. На огромном асфальтированном плацу, расчерченном полосами, строились отряды колонии.

От построения на проверку были освобождены только зеки в карантине, медсанчасти и карцере. Дождь или снег, зима или лето — от трёх до пяти проверок проходило всегда.

Сначала каждый отряд пересчитывался поименно. Для этого процесса из дежурной части выносился фанерный ящик с ячейками. Там лежали тысячи ламинированных карточек осуждённых с их фотографией и полными данными, вплоть до профучёта. Сотрудники администрации разбирали из ячеек пачки отрядов, расходились по плацу и выкрикивали фамилии. В ответ зек громко и чётко называл свои имя и отчество и выходил из строя напротив. В конце переклички не должно было остаться ни одного лишнего зека или невостребованной карточки.

После тотальной переклички все отряды снова выстраивались в строй по пять человек, и, когда дежурный или его помощник с деревянными плашками в руках проходили мимо шеренги, та должна была чётко в ногу сделать шаг вперёд. Так, по пятёркам, сверялась теоретическая численность осуждённых лагеря с их фактическим наличием. Задачей статистов было сведение всех данных воедино для каждой такой проверки. Для этого у них были на руках полные списки осуждённых поотрядно, побригадно, пообъектово.

Любой перевод осуждённого из отряда в отряд, из отряда в медсанчасть и обратно, отправка зеков на этап или на длительные свидание, прибытие новеньких или освобождение, в конце концов, их смерть — обо всех событиях в лагере статисты узнавали одни из первых.

Завхозы отрядов или объектов — столовой, бани, клуба, ПТУ — еженедельно подготавливали для статистов списки своих зеков. В них были пометки: кто есть кто и кем работает, сидит на скамейке в отряде или старается для администрации активистом, выходит на работу в промзону или режет в ширпотребке нарды — всё, что касалось официальной деятельности зеков колонии, так или иначе стекалось в штаб к статистам. Они то и дело правили номера или наименования, чертили в журналах таблицы и заполняли численность состава отрядов и объектов, заводили карточки на прибывших, заполняли «домовую» книгу и составляли десятки отчётов для тех или иных сотрудников.

Через статистов проходила и неофициальная информация в достаточном количестве для понимания происходящего в лагере.

Если кто-то замученный или изувеченный уезжал в медсанчасть или вольную больницу, если в каком-то из отрядов зек выпрыгивал из окна на асфальт или по прибытии вскрывал себе горло, если кто-то кого-то убивал — статист не мог об этом не узнать. С фамилиями как жертв, так и нередко их палачей.

Уже через полгода работы я полностью освоился с должностью статиста в частности и лагерной жизнью активиста в целом. Мне несложно было сводить воедино цифры, я был рад относительно свободной жизни и без мук совести пользовался предоставленными администрацией благами.

Первое время я очень удивлялся тому, что какого-то зека могут допустить к той информации, которую он не имел права знать категорически. Личные данные осуждённых, вплоть до их домашних адресов и телефонов близких родственников, местонахождение конкретного зека в определенное время, фамилии наказанных изолятором осуждённых и причины их перемещения туда, даты их освобождения и многое-многое другое.

Теоретически, доведись какому-нибудь зеку убежать, статист мог бы стереть все данные о нём и так подтасовать цифры, что его ещё долго не хватились бы на проверке. Статист мог стереть из лагеря любого.

Почему же обычным зекам, пусть и с высшим образованием, предоставляли допуск к закрытой информации, я понял на первой же комиссии из областной управы.

Когда приехали проверяющие, лагерь преобразился. На плацу и прилегающей территории никого из зеков не было, все сидели в отрядах. На объектах были только те осуждённые, что имели право там находиться согласно подписанным разнарядкам. А те выписывались только на основании утверждённых должностей.

Статисты, естественно, работниками были нелегальными, и, пока они сидели в отряде, дежурные по смене с инспекторами судорожно пытались сверить количество зеков и свести воедино все объекты.

В такие дни общелагерные проверки нередко задерживались, в отряд со статистами периодически звонили сотрудники и выясняли какие-то цифры, и всё равно во время проверки нет-нет да и оставались на плацу лишние зеки. Лишь пара-тройка фанатичных сотрудников колонии — карьеристов могли сделать свою работу без помощи осуждённых. Все остальные настолько привыкли к тому, что кто-то делает работу за них, что работать по-настоящему разучились.

Как только я разобрался во взаимосвязях журналов, таблиц, карточек, плашек и «домовой» книги, я принялся искать какие-либо данные об убитом. Я уже знал, что выдать убийство за несчастный случай администрации не удалось. Всю вину на себя взял один из активистов карантина Ваня Север. После общения с операми, заместителями начальника колонии и самим начальником он чистосердечно признался, раскаялся, сидел в изоляторе всё время следствия и суда и в результате к своему сроку получил добавку за убийство всего в несколько месяцев.

По завершении процесса сотрудник оперативного отдела, что собирал с осужденных надиктованные объяснительные и курировал ход судебных разбирательств, ушёл на повышение в областную управу, а начальник карантинного отряда, что, возможно, и был тем сотрудником, который добивал жертву в качестве поощрения, получил должность оперативного работника в колонии.

Я же всё искал и искал данные Олега Храпова и не мог их найти.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.