Маленький дом посреди грязного снега, закрытая на проволочку — легко открывается снаружи — калитка. Здесь, в прифронтовом донецком поселке Александровка, живет Петр Викторович Озолин, получивший тяжелые ранения в конце декабря, и его жена Виктория, которую контузило за месяц до этого.

Подробнее о трагедии — в репортаже «Ридуса».

Александровку стали регулярно обстреливать с октября 2021-го, вспоминают супруги. До этого какое-то время было относительно тихо.

Петр Викторович улыбчивый, голубоглазый, робкий, малословный; после каждой фразы он словно обращается за одобрением или подтверждением к жене. Виктория Николаевна — настоящая донецкая женщина, я видела здесь много таких: горячих, больших, вспыльчивых, словно занимающих весь объем отведенного им маленького бедного пространства.

— Утром 23 декабря — да, Вита? — 23 декабря я шел на работу в половину седьмого утра через балку. И меня накрыло из АГС (автоматический гранатомет. — Прим. «Ридуса»). Пять выстрелов он сделал. В голову я получил ранения, в живот, под сердце, ноги побитые. На ухо теперь не слышу, — рассказывает Петр Викторович.

После этого он долго лежал в больнице и до сих по не вышел на работу в шахту — находится на больничном. Виктория Николаевна, медик, пострадала меньше — 29 ноября она тоже попала под гранатометный обстрел, но отделалась несколькими осколочными и контузией.

«Стреляли целенаправленно. Я уходила, а снаряды АГС падали за мной. Я ухожу, а оно за мной. И когда мне просекло куртку и руку, как ожогом обдало, я поняла, что надо бежать. Я бежала, падала — а с той стороны был смех. Со стороны Украины. Мы же недалеко здесь, 150—200 метров. Они смеялись, и смех был веселый. Я уверена, что они видели, как я бежала и падала. Потом прекратилась стрельба; я добежала до закрытой зоны. Не знаю, как я шла, как я бежала, как я села в автобус, как глотала таблетки. Я помню только одно: что мне нужно было на работу, на работе мне окажут помощь», — рассказывает жительница Александровки.

От их дома всего пятьсот метров до украинских позиций. И если идти к маршрутке на работу, то практически неизбежно нужно пройти через обстреливаемую зону. Можно быть обычным жителем Александровки и все равно попасть под обстрел. Обстрел с веселым смехом.

— А до октября не трогали, — вспоминает Петр Викторович. — Ходили люди на работу и с работы нормально. А теперь стреляют. И ночью вот стреляли, и утром стреляли.

— У него до двадцати осколков в теле, — вторит Виктория. — Очень много осколочного. Только в голове четыре-пять осколков.

Раздевается, демонстрирует шрамы: зашит весь живот, под сердцем — следы глубокой раны. Несколько осколков до сих пор торчат в ноге, так и не извлеченные.

— Ноги болят, отекают, спросили врача — он говорит, пожизненно будет такое. Сказали, осколки эти трогать нельзя. Правда, он один сам вытащил, — говорит Виктория.

— Этот еще на подходе, — показывает осколок в руке Петр Викторович. — Его я тоже выцарапаю.

— Говорю же, он весь в осколках, — волнуется Виктория. — Тяжести таскать ему нельзя. У него толстая кишка перебита. Поэтому там периодические боли, и в туалет тяжело сходить — тоже больно. И давление начало периодически прыгать. То ничего, а то кровь идет из носа. Ну, самое страшное мы уже пережили.

Я спрашиваю, как часто по Александровке стреляют сейчас. Супруги в один голос отвечают: «Каждый день».

— Днем снайпера работают. Снайпера — это идут одиночные выстрелы, мы уже приблизительно знаем, как. А ночью бесконечно слышно: гуп, гуп, гуп! Вчера очень громко было. Из более-менее массивного стреляли, и очень долгий был обстрел. Чего именно, куда оно летело? Перед утром стреляли одиночные, видимо, снайпера, — рассказывает Виктория.

Здесь удивительно хорошо разбираются в оружии и в том, какое оружие как звучит. 

— И с беспилотников мины скидывали, четыре штуки. В районе Трудовских, — уточняет Петр Викторович. — В небе гул был, потом раз, раз — взрывы. И исчез. Билеты, как говорится, в одну сторону, сразу слыхать. Когда стреляют из миномета, там выстрел, а здесь скинул, получается, — и одни взрывы.

— У нас же получается, что здесь и детки, и взрослые, и старики живут. И люди идут просто наугад. Авось кому повезет, называется, снайпер выстрелит или не выстрелит — на кого Бог покажет. Никто не знает, куда что летит. А все равно никто уже не уедет, бросать дома не будет. Люди здесь живут, уже начали привыкать — восемь лет война. Восемь лет! Это в двадцать первом веке. Это сумасшествие! — страстно говорит Виктория.

Я спрашиваю у Петра Викторовича, чем ему можно помочь, может, удастся через гуманитарщиков организовать какую-то помощь. Он нерешительно смотрит на жену и говорит, что хорошо бы матрас. А то больно ворочаться на старой продавленной кровати.

Когда я собираюсь уходить, Виктория бледнеет и падает на кровать. Переволновалась, вспоминая, прихватило давление. Петр Викторович, суетясь, подносит ей капли. Я вспоминаю слова другой местной жительницы: «У нас здесь выбор между инсультом и инфарктом». Я думаю: сколько еще болезней и смертей не вошло и не войдет в сводки?

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.