«Рай»

Россия — Германия, реж. Андрей Кончаловский, в ролях: Юлия Высоцкая, Кристиан Клаус, Филипп Дюкен, Якоб Диль, Петер Курт, Виктор Сухоруков, Вера Воронкова, Ёла Санько, Наталия Курдюбова, Юлия Хлынина, Сесиль Плеже, Пётр Михалков.

Страница фильма

Новая работа Андрея Кончаловского — лучшее, что случилось с российским кино в прошлом году. «Рай» по праву получил награду в Венеции, по праву только что был назван лучшим фильмом года отечественными кинокритиками.

С точки зрения реализации заложенных смыслов — то есть, с учётом и как это сделано, и про что здесь рассказано — у ленты сейчас попросту нет конкурентов. С блокбастерами её сравнивать бессмысленно — это совсем другой даже не жанр, а вид зрелища; но и авторские картины последнего сезона все как одна проигрывают этой.

Вплотную подходя к 80-летию, классик с мировой репутацией неожиданно не просто обрёл уже даже не второе, а, наверное, пятое дыхание, но создал фильм, по филигранности выделки и внутреннему напряжению безо всяких скидок равный лучшим образцам текущего кинопроцесса.

Существованием «Рая» можем гордиться не только мы, соотечественники и современники режиссёра, но и вообще любой разбирающийся в кинематографе человек на планете. Это те два часа, которым суждено остаться в истории искусства.

Трейлер фильма «Рай»

В 1942-м году во Франции пересекаются судьбы Жюля и Ольги. Он — шеф департамента полиции и в то же время — примерный семьянин средних лет, наметивший с родными поход в цирк на ближайшие выходные. Приехав на работу, Жюль посылает водителя за салями, сигарами и кофе, а после выслушивает рутинный отчёт подчинённого о том, какие методы применялись при недавнем разговоре с пойманным участником Сопротивления.

Несмотря на войну, у него вполне равномерная и даже будничная жизнь, как в том муравейнике, до которого он по утрам прогуливается с сыном. Жюль уверяет, что департамент полиции и гестапо — это не одно и то же, и вздыхает о двуличности земляков: мол, сейчас каждая третья готова лечь под немцев, но если те проиграют (а бои уже идут под Сталинградом), то французы камнями закидают любого коллаборациониста.

Ольге чуть более тридцати, она русская, православная, из донской казачьей семьи, замужем за князем, а стало быть — и сама княгиня, аристократка, плюс к тому — редактор моды в парижском «Vogue».

К Жюлю её привели, сочтя, что она скрывала еврейских детей. «Признание облегчит вашу участь», — ласково говорит тот, на что она, не понимая ещё своего положения, не без игривости откликается: «Участь?..» — и тут видит на столе забытый после предыдущего допроса окровавленный молоток, а по коридору в эту минуту волокут её что есть мочи кричащего знакомого…

Чуть позже появится и третий герой — немецкий дворянин Хельмут, представитель древнего рода, увлекающийся русской литературой и собирающийся после войны дописать диссертацию по Чехову. Член национал-социалистической партии, он под началом Гитлера строит немецкий рай на Земле, а сейчас по заданию рейхсфюрера Генриха Гиммлера с чрезвычайными полномочиями инспектирует концлагеря с целью выявления фактов коррупции.

В лагере же на всё существует свой «ценник»: убить — пачка сигарет, приласкать — две сигареты и губная помада. У Ольги крадут то мыло, то обувь — и когда рядом умирает старушка, княгиня мигом — и минуты не успело пройти — снимает с трупа ботинки.

Воруют здесь все и везде, в особенности — на складе, набитом самыми разнообразными вещами; но как от этого удержаться, такова уж человеческая природа: не возьмёшь — не выживешь.

К тому же коррупция в солдатской и офицерской среде (даже на еде для пленных) — «ничто по сравнению с тем, что они делают во имя нашей Идеи». В этом убеждён комендант, отчитывающийся, что поставленная «норма уничтожения — десять тысяч в день», и радостно резюмирующий: «И справляемся!» — разве что печь иногда барахлит.

Ещё он не без гордости демонстрирует гостю бережно составленный фотоальбом о своих «достижениях»; такие же есть и у его коллег: ведь они не стыдились своей работы, а выполняли её, скажем так, с чувством профессионального долга…

Лишь некоторые их жертвы, понимающие, куда именно направляют автоматчики толпу, успевали начертить перед входом в газовую камеру свои имена — как последнее доказательство того, что они действительно жили…

«Я не могу этого так рассказать, чтобы это можно было почувствовать», — говорит своему невидимому собеседнику Ольга, и вслед за ней режиссёр намеренно отказывается не только от цвета в изображении, но даже от любых ярких красок в повествовании.

Взгляд Кончаловского — это взгляд сверху: бесстрастный, едва ли не равнодушный. Не зря некоторые сцены решены здесь так, словно на героев направлена камера видеонаблюдения, а ключевое решение для всех монологов (занимающих весомую часть фильма) — имитирующая обрывы плёнки беседа с глазу на глаз как будто бы со следователем.

«А вообще страшно только в начале, — признаётся всё та же Ольга. — Потом не больно, не страшно. И вообще всё равно». Разумеется, автору не «всё равно», но он не акцентируется на ужасающей боли, предпочитая свидетельствовать, а не впечатляться.

Если женские крики слышны даже в штаб-квартире Гиммлера, то что уж говорить о концлагере. И потому хватает точечных ударов: вот кто-то наизусть декламирует Данте в бараке, а вот брат бьёт брата, выкрикивая «страшное» обвинение: «Еврей!».

Не проговаривая многого вслух, «Рай», тем не менее, до предела насыщен словами. Фильм словно бы даёт выговориться каждому из участников событий, предоставляя зрителю возможность взглянуть на минувшее не с одной точки зрения, а сразу с нескольких, попеременно выступая то на стороне жертвы, то на стороне палачей (при этом, что важно, каждый из персонажей говорит на своём языке: на французском, немецком и русском).

В этом отношении особая роль отведена Хельмуту, однажды — задолго до войны — осознавшему, что «Германия летит в пропасть», тогда как «евреи-коммунисты торжествовали». Он искренне верит, что «евреи — это паразиты»: «Может, евреи на самом деле не пьют кровь наших младенцев, но этот образ очень точен».

Хельмута не может не впечатлить факт, которым бахвалится его друг и сослуживец Дитрих: мол, Дуня Эфрос, некогда бывшая невестой его любимого Чехова, именно здесь зашла в газовую камеру. Но сам Чехов, сходятся приятели, не поверил бы в такой мир, а стало быть, есть ли повод на этот счёт рефлексировать?..

К русским, кстати, и в особенности к большевикам Хельмут относится уважительно: «Родись я в России, а не в Германии — стал бы коммунистом. Они хотят создать на земле рай, им это по силам». Рай для немцев, как уже отмечалось, мечтает построить и Гитлер (ищущий как раз себе молодого преемника, чтобы отойти от дел и безвестным художником бродить по Флоренции).

Подобным сопоставлением (неслучайным: в фильме несколько фраз, подчёркивающих это) Кончаловский делает то, за что его наверняка рьяно осудят многочисленные патриоты, если найдут досуг всмотреться и вслушаться в эту картину. И когда режиссёра спрашивают, не собираются ли запретить «Рай» в Германии, впору радоваться, что его не запретили у нас — ибо границы между Третьим рейхом и коммунистическим СССР здесь крайне прозрачны, а по сути — так даже вовсе стёрты.

«Неужели ты действительно веришь, что рай — для всех?» — спрашивает фашист-простолюдин фашиста-аристократа, а глава лагеря смерти просит не забывать и про его вклад в общее дело: ведь «не бывает рая без ада». Однако в целом Хельмут делает вывод, что «человечество ещё не готово для идеала», не сомневаясь, впрочем, при этом, что у исповедуемых им идей всегда найдутся и приверженцы, и последователи.

Интересная в этой связи сцена — когда бравый офицер вдруг пугается теней, привидевшихся ему в туманном лесу. Таким, как он, и правда есть, чего опасаться: смелые вместе, они всё-таки порой понимают, что по одиночке их очень даже легко передавить — нашлось бы только кому…

В качестве одного из светлых образов прошлого — Италия, 1933-й год — Кончаловский выбирает невинную игру в жмурки, в которую играют не дети, а взрослые уже люди, представители высшего общества. Добровольно завязав себе глаза, они проглядели приход фашизма и начало террора — хотя ведь всё это было рядом, рукой можно было дотронуться.

Могли ли они тогда остановиться и оглядеться вокруг?.. Увидеть то, что для одних было «надеждой на горизонте», а для других — предвестником скорой гибели?..

Это лишь один из вопросов, подразумеваемых режиссёром, а из него логичным образом вытекает следующий: если ли что-то общее между теми ребячливыми баловнями судьбы — и теми, кто вершит чужие судьбы сегодня?.. Не заигрались ли и мы с вами, в упор не замечая, что ещё чуть-чуть и — кто знает?.. — привычный нам мир может измениться раз и навсегда?..

«Война — это и есть жизнь», — считает здесь один из героев, но в планах режиссёра — не опровержение этих слов, а подведение нас к тому, чтобы мы опровергли их сами.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.