Вопрос допустимых форм и характера взаимодействия власти и гражданского общества всегда дискуссионен.

Само по себе такое взаимодействие порождает массу теоретических и практических вопросов: от проблем контроля и взаимного доверия, до принципов и реальных механизмов эффективного взаимодействия. Изучение современного состояния такого взаимодействия на примере нашей страны позволяет утверждать: оно возможно только через призму конфликта и с использованием его конструктивного потенциала, который зачастую несправедливо и недальновидно отвергается участниками такого взаимодействия.

Хочу обратить внимание на несколько важных теоретических моментов. Первое: и власть, и гражданское общество находятся в постоянном и непрерывном взаимодействии. С одной стороны, обе эти стороны ведут диалог и как бы дополняют друг друга. С другой стороны, они нейтрализуют и, в известном смысле, ограничивают друг друга. Так, гражданское общество не дает возможности власти внедрить авторитарную или тоталитарную модель управления, выхолостить общественные институты и основополагающие понятия прав личности. Власть, со своей стороны, ограничивает стихийное начало гражданского общества, предотвращая развитие присущих ему анархических и деструктивных тенденций. Можно говорить о том, что в идеальной модели государственного устройства власть и гражданское общество должны находиться в состоянии взаимного баланса. Хотя, конечно, на практике, с учетом сложности, многоплановости и, я бы даже сказал, многослойности вопроса, ни одному государству пока не удалось достичь такого состояния и зафиксировать его на существенном историческом этапе своего развития.

В ходе такого взаимодействия, как уже указывалось, возникают самые различные конфликты между властью и гражданским обществом. Диапазон этих конфликтов широк: от простого, неоформленного недовольства отдельных групп через более-менее организованные массовые формы вроде демонстраций, стачек, забастовок, до крайних форм — революций, путчей и гражданских войн. 

Некоторые исследователи этой проблемы, опираясь именно на крайние — деструктивные по своей сути — формы проявления рассматриваемого конфликта, спешат сделать вывод о его пагубности для развития государства в целом и о том, что такой конфликт должен подавляться властными структурами, что называется, «на корню». 

Позволю себе не согласиться с такой постановкой вопроса. Любое общественное явление, а, тем более, явление конфликтное, следует рассматривать не через призму его крайних проявлений, а с точки зрения заложенного в него конструктивного, созидательного потенциала. Чтобы гражданское общество могло осуществлять эффективный общественный (по терминологии действующего российского законодательства) контроль, гражданское общество, как субъект общественных отношений, не должно именно субъектно, идейно совпадать с властью. Оно должно участвовать в общественных отношениях с известной долей самостоятельности, быть независимым от власти и, следовательно, не может всегда занимать совпадающую с ним позицию. При наличии этих основных условий можно говорить о возможности общественного контроля, о его эффективности и — одновременно — о наличии условий для конструктивного конфликта «власть — гражданское общество». Такой конфликт, в таких условиях, стоит только приветствовать.

Другое дело, что когда этот потенциальный конфликт переходит в крайние формы, о которых мы говорили выше, развитие становится попросту невозможным. При таких формах конструктивный потенциал конфликта принципиально не может быть реализован.

Очень важно найти те механизмы, которые помогали бы власти и гражданскому обществу решать эти конфликты, максимально использовать их созидающий потенциал. Именно об этом говорил Президент России Владимир Путин в своем выступлении перед членами Федерального Собрания в декабре 2013 года. Благодаря тому, что на этот вопрос обратили внимание на высшем российском уровне, была предпринята попытка создания независимого института общественного контроля. Уже в июле 2014 года был принят Федеральный закон № 212-ФЗ «Об основах общественного контроля в Российской Федерации».

С чисто юридической точки зрения этот закон, безусловно, можно считать серьезным шагом вперед. Впервые системно и на высшем российском законодательном уровне был закреплен предмет общественного контроля, определены его цели, задачи и принципы, закреплено право граждан на участие в осуществлении общественного контроля, сформулированы основные институты и субъекты общественного контроля, определен круг их полномочий и порядок взаимодействия с органами власти. Никто, разумеется, не ожидал, что нормативный акт, содержащий такое количество принципиально новых для сложившейся системы взаимодействия гражданского общества и власти положений и норм будет внедряться легко и быстро. 

Тем не менее, спустя два года действия этого закона мы можем констатировать, что краеугольные институты общественного контроля в России де-юре сформированы. Так, существуют общественные палаты различного уровня. При министерствах и ведомствах создаются общественные советы, которые призваны стать уже не только общественными, но и отчасти профессиональными площадками обсуждения аспектов взаимодействия гражданского общества и власти в каких-то более специальных, узких сферах. С помощью таких площадок общество может, с одной стороны, заявлять о своих проблемах, обмениваться мнениями на экспертном уровне. С другой стороны — представители власти на таких площадках рассказывают о своей деятельности, знакомятся с проблемами, возникающими в результате такой деятельности.

Описанное, разумеется, — лишь модель. Очевидно, что принятие нормативного правового акта и реальная деятельность по развитию институтов общественного контроля — далеко не одно и то же. Предстоит провести большую работу как по изменению взглядов самой власти, так и гражданского общества. Оба эти субъекта должны исходить из двух важнейших принципов: конфликты необходимо решать, а не «замораживать»; конфликты необходимо решать мирным, адекватным способом, равноудаленным от любых крайних форм. И оба субъекта должны четко осознавать: недопустимо доводить конфликт до той «точки кипения», когда гражданское общество и власть уже не слышат друг друга и вместо цивилизованного диалога получается «майдан». Пример Украины четко продемонстрировал, как власть не должна взаимодействовать с гражданским обществом. С другой стороны, конечно, гражданское общество не должно таким образом добиваться поставленных перед собой целей. Итог украинского сценария сегодня очевиден: вооруженный переворот, свержение законной власти, гражданская война, унесшая тысячи жизней, хаос в экономике и, скажем дипломатично, очень нерадужные геополитические и национальные перспективы.

Всё, сказанное выше, применимо и к конфликтам, возникающим на уровне местного самоуправления. Хотя здесь существуют известные особенности, связанные в первую очередь с тем, что современное местное самоуправление в России — это одновременно и властный институт, и институт гражданского общества.

В соответствии с положениями действующей Конституции России, местное самоуправление имеет двойственный социально-правовой и социально-политический характер. С одной стороны, это форма публичной власти. Как всякая власть, деятельность органов местного самоуправления и принимаемые ими решения носят императивный характер. С другой стороны (этот принцип в свое время был некритично воспринят нашим законодательством из законодательства европейских стран и, в частности, Европейской хартии местного самоуправления) — это самоорганизация граждан или жителей для решения вопросов местного значения. Термин «самоорганизации» отсылает нас к пониманию местного самоуправления в первую очередь как института гражданского общества.

Более чем двадцатилетний период развития российской модели местного самоуправления в условиях указанной законодательной «двойственности» позволяет сделать следующий неутешительный вывод. На муниципальном уровне само население, то самое — «самоорганизованное для решения вопросов местного значения» — не понимает, что такое местное самоуправление, зачем население «самоорганизовали», какие права и обязанности ему передали и с помощью каких форм и институтов переданное необходимо реализовывать. Это давно назревшая проблема, ее необходимо решать. Подавляющее большинство и населения, и даже членов органов местного самоуправления традиционно понимают местное самоуправление как продолжение государственной власти на низшем — муниципальном — уровне. Налицо явное несоответствие возникающих в этой сфере общественных отношений с их правовым регулированием.

Кроме того, важно понимать и следующее. Местное самоуправление — это далеко не только деятельность органов местного самоуправления по решению вопросов местного значения. Это существенно более широкое понятие, основанное на самоорганизации жителей, то есть представляющее собой институт, как указывалось выше, гражданского общества.

Так или иначе, но сложившаяся ситуация именно на низовом — муниципальном уровне — свидетельствует о наличии здесь серьезных предпосылок для обострения конфликтов между гражданским обществом и властью. Такие конфликты необходимо не «затаптывать», а разрешать совместно, опираясь в том числе и на исторический опыт существования российской государственности, в соответствии с которым местное самоуправления у нас складывалось сверху вниз, скорее как элемент децентрализации государственной власти, а не как институт самоорганизации гражданского общества.

Безусловно и то, что приведенные теоретические рассуждения требуют конкретных практических предложений. Образно говоря, почти каждый участник отношений понимает — ЧТО следует делать, хотя бы и в самых общих чертах, чтобы разрешать такие конфликты совместно с учетом специфики всех субъектов и исторического опыта, но единицы могут внятно ответить на вопрос КАК именно это делать. В вопросах урегулирования социально-политических конфликтов и недопущения их дальнейшей эскалации важно избегать дилетантизма и соблазна так называемых «простых решений». Естественно, что любые социально-политические конфликты в современном сложно устроенном социуме должны разрешаться с участием профессиональных конфликтологов и социальных медиаторов. Потому что сами по себе стороны конфликта, как показывает практика, слишком часто бывают не в состоянии отыскать взаимоприемлемые решения.

Как наиболее яркий пример эффективности участия социальных медиаторов в урегулировании социально-политических конфликтов следует привести деятельность «Квартета национального диалога в Тунисе», удостоенного в 2015 году Нобелевской премии мира с формулировкой «За решающий вклад в создание плюралистической демократии в Тунисе после „жасминовой революции“ в стране в 2011 году». Тот факт, что «Квартет» сумел обеспечить мирный политический процесс и сохранить в стране политическую стабильность, не просто вызывает уважение, но и наглядно иллюстрирует (особенно на фоне уже упоминавшейся Украины) то, как именно необходимо работать с конфликтами такого рода.

Анализируя в том числе и эту практику, мы приходим к выводу о необходимости создания при общественных палатах и советах различных уровней и ведомственных принадлежностей центров медиации. Это позволило бы вывести работу таких палат и советов на принципиально новый уровень. В частности, они смогли бы не только аккумулировать социальные конфликты и выступать (причем сегодня — выступать зачастую безрезультатно) посредником между властью и гражданами, но и активно разрабатывать «дорожные карты» разрешения конфликтных ситуаций, существенно повышая через это уровень коммуникации между властью и активистами гражданского общества, уровень взаимного доверия и, как следствие, эффективность функционирования государства в целом.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.