Станислав Дробышевский — известнейший российский антрополог и преподаватель в МГУ, который иногда страдает из-за своей популярности. Так, у Станислава возникли проблемы с феминистическим движением, которое попыталось выбить из него признания в женоненавистничестве.

«Ридус» связался с антропологом, чтобы выяснить подробности конфликта, а заодно узнать его прогнозы относительно расовых волнений в США и возможного влияния беспорядков на весь мир. Предсказания специалиста неутешительные, но мы можем использовать эти знания, чтобы предотвратить проблемы в России.

Известный антрополог уже давно занимается изучением происхождения человека и расоведением, то есть исследованием человеческих рас и их культурного взаимного влияния. Запрет на исследование рас, по мнению Дробышевского, в том числе привел к текущим беспорядкам в США на почве расовой ненависти, а истоки этого явления лежат аж в прошлом веке.

У Станислава часто берут интервью разнообразные издания и движения, но далеко не всегда корреспонденты имеют правильное представление о том, с кем они общаются. Так, издание «Вечерняя Москва» после взятого интервью выдвинуло к нему претензии, что он плохой специалист и говорит не совсем удобные вещи.

Причина подобного заключается в конфликте Дробышевского с профеминистическим пабликом Equality. Последний некорректно понял шутку антрополога по поводу древнего человека, который слепил статуэтку женщины без головы: «Вероятно, он считал, что в женщине голова — это не самое главное». За эту фразу уцепились разнообразные группировки и издания, но специалист разочаровал их тем, что женоненавистником не является.

Мы связались со Станиславом и взяли подробное интервью касательно этой ситуации, а также узнали, насколько важно расоведение в современном мире, почему возникли беспорядки на Западе, откуда у людей такой интерес к половому вопросу и наступит ли в ближайшем будущем конец света.

«Ридус»: Давайте начнем с того, что все хотят узнать. Как мы понимаем, конфликт начался в феминистической группе Equality, а потом уже и «Вечерняя Москва» присоединилась.

Дробышевский: Конфликта ни с кем не было, я-то ни с кем не ругаюсь. Equality просто написали какое-то там политическое эссе про меня, а «Вечерняя Москва» решила хайпануть. Они решили, что раз на меня нападают феминистки, значит, я какой-то злобный патриархальный женоненавистник. Ну а поскольку у них близки к этому взгляды, то они решили из меня это выпытать. Обнаружив, что я не злобный женоненавистник, очень сильно удивились, и была попытка меня как-то упрекнуть, что вот я такой нехороший и сказал не то, что они хотят. Ну… конфликта нет. «Вечерней Москве» я теперь и не буду давать интервью, раз они такие люди.

«Ридус»: Мы так понимаем, они вообще слабо представляют, с кем они разговаривают.

Дробышевский: Ну, это стандартный вариант, когда люди увидели, что с моей фамилией много просмотров, — а какой я человек, о чем это вообще, им до лампочки.

«Ридус»: Насколько нам известно, и мы это поясняем для читателей в том числе, Equality пользовались вашей информацией для своих статей, и, видимо, они не поняли юмора по поводу статуэтки женщины без головы.

Дробышевский: Нет, там не только в статуэтке дело было. Там была просто вырвана из контекста фраза и использована против меня. А затравкой послужили не фраза и не статуэтка, а книжка «Палеонтология антрополога» — ее другие персонажи критиковали очень сильно, что там шутеечки, что там ошибки и прочее. А Equality по совокупности всего вдруг обнаружили, что я не такой, каким они меня хотели видеть. Это стандартный вариант, когда кто-то создает себе в голове образ сказочный, а потом оказывается, что я не такой, и начинаются обиды: я не должен каким-то быть, я неправильно популяризирую науку, а вот шуточка, вот сказал не то. Это я еще не говорю, что мне в личных сообщениях пишут.

«Ридус»: Скажите, а часто ли вообще такие ситуации возникали, когда кто-то из информационных изданий к вам обращался, но они хотели продавить какую-то точку зрения через вас?

Дробышевский: В общем-то, все так хотят, — другое дело, я говорю, что я знаю, и высказываю свое личное мнение, когда я что-то не знаю. Но подавляющее большинство людей вполне адекватные. В «Вечерней Москве» само-то интервью было достаточно стандартное, обычное, я бы и не вспомнил о нем, если бы после интервью редактор не стал на меня наезжать, что я в антропологии не разбираюсь, что я непонятно кто. Ну а что тогда вы у меня интервью берете?

«Ридус»: Почему вообще людей так сильно интересует половая тема? Всегда так было или только в наше время все с ума сошли на этой почве?

Дробышевский: Всегда, конечно. Это один из основных двигателей. Был такой расчет: сколько в принципе сюжетов в мировой литературе — и там очень их немного оказалось, а взаимоотношения полов на первых местах.

«Ридус»: То есть это вечное проклятие человечества?

Дробышевский: Ну просто такая тема. Некоторых людей заносит в одну сторону, и они начинают бодаться со своими же глюками. А другие люди — им вообще до лампочки, 99% людей живут и живут. Но есть те, которые по жизни как-то сильно озаботились этой темой и начинают всех других тыркать. А сейчас карантин был два месяца, все сидели и куковали, — ну да, крыша съезжает. Это ж не только по этой теме: и про инопланетян, и про снежных людей, и прививки неправильные… Половой вопрос — просто очередной вариант, как можно сойти с ума. Это не только у меня так: у Маркова или Панчина — зайдите на их страницы «ВКонтакте», там баталии постоянные.

«Ридус»: Ну, не будем больше гендерной темы касаться, потому что это больше к социологам, наверное, чем к биологам. Мы бы хотели спросить у вас мнения по поводу актуального вопроса — протестов в США. За убийство чернокожего человека у них начались волнения. Сообщение под названием «Все жизни имеют значение» объявили расистским. Может ли это означать, что расоведение в демократических странах станет табу, ученые попадут под пресс и люди окунутся в какую-то тьму, где будут воевать на почве этого?

Дробышевский: У них вот это всё сейчас, все протесты — как раз результат того, что расоведение запретили еще десятки лет назад. В США расоведение особо никогда крутым и не было, но оно там немного изучалось. Но годов с 1960-х у них это все затухло, как и в других западных странах — Англии, Франции и прочих. В Германии сразу в 1945-м как отрезало. То, что сейчас творится, — это как раз итог того, что никто этим не занимался, никто это не изучал, просто тупо отвергали и запрещали. И теперь в США нет ни одного человека — может, даже по всей стране, который бы мог объяснить людям, что такое расы, почему расы равны и в чем это равенство заключается.

«Ридус»: У них, кажется, само слово «раса» чуть ли не табуировано.

Дробышевский: Оно не «чуть ли», оно именно что табуировано. И сами представления о биологическом разнообразии человека, о том, что такое биология и социальная сфера, как они между собой взаимодействуют, пересекаются — и пересекаются ли вообще, — у них про это вообще по нулям. А если нет никакой научной концепции и никакой научной точки зрения, то вырастает всякая бредятина. И любое мнение становится архиважным, от расистского до прямо противоположного, где вообще никаких рас нет. Причем, заметьте, что «рас нет», но расизм чудесным образом есть. И угнетение светлокожих — при том что их там 70% от общей популяции — оказывается как бы и не расизмом. Концепция, что все равны, считается расизмом. Ну это просто уже шиворот-навыворот.

«Ридус»: Ну да, это опасно близко к фашизму.

Дробышевский: Это и есть фашизм, это в чистом виде фашизм — когда какая-то группа людей навязывает всем свою точку зрения, а всех других гнобит по определению, ставит на колени и так далее. Есть расизм — это если по расовому признаку, ну или фашизм — если по социальному. Классика жанра. И сейчас они в это скатились именно потому, что науки у них этой не было. У нас, кстати говоря, тоже есть особо одаренные личности, которые считают, что рас нет, — ну, раз в США сказали, значит, у нас тоже нет. Нельзя слово «негр» говорить, потому что негры обидятся.

«Ридус»: При этом путают три типа негроидов, которые живут в Африке, и американских метисов.

Дробышевский: Когда в голове каша и никаких научных точек зрения в принципе нет — ну пожалуйста, вот такой результат. Собственно, почему в Советском Союзе расами занимались и была куча расоведов, которые ездили в экспедиции и всё это изучали? Именно с целью того, чтоб разобраться, как оно на самом деле. И расовых проблем чудесным образом не было. А сейчас на Западе все это будет только хуже и хуже, потому что устраивают беспорядки самые необразованные. Если даже в образованной части общества этих представлений нет, то что говорить о люмпен-пролетариате, который даже не пролетариат, а просто какие-то уголовники, которые жили в гетто и которые знают, что белые — плохие, а потому их надо поубивать. Белые не могут сопротивляться, потому что они белые, а черные могут творить что угодно, потому что они черные. И это такой путь к расизму, только наоборот. Я не знаю, насколько их хватит, я могу предположить несколько исходов. Либо у них все это некоторое время будет хрипеть и снова затянется в то же болото, что было последние тридцать лет, с таким же уровнем расизма, либо это выльется в жесткий белый расизм, когда белые возьмут ружья и начнут стрелять всех черных, если терпение кончится.

«Ридус»: То есть война начнется?

Дробышевский: Ну, они могут еще взяться за ум, но я слабо себе это представляю. Там же не наукой все это движется. Даже если у них появятся расоведы и всё изучат, общество-то от этого резко не поменяется. Для того чтобы общество поменялось, нужны десятилетия. Им нужна нормальная социальная система, которая определяется не тем, что академик сказал и все послушали, — да щас, кто там этих академиков слушает. Просто равенство должно быть практическим, а не теоретическим. Это надо общество переделывать. А они не будут его переделывать, поэтому плохие сценарии более чем вероятны.

«Ридус»: А у нас подобное тоже может случиться?

Дробышевский: У нас как раз в меньшей степени, потому что, во-первых, у нас советская система до сих пор жива, хотя ее и всячески истребляют. Во-вторых, у нас нет гетто, хотя в Москве на окраинах они и появляются уже. Ну и у нас нет таких запредельных расовых различий. У нас, слава богу, негров из Африки в качестве рабов не везли, рабов у нас вообще не было, кроме крепостных крестьян, которые тоже не совсем рабы в полном смысле этого слова. У нас нет исходного неравенства, что вот эти были высшие, вот эти были низшие и кто-то про это помнит.

У нас Сибирь осваивали, но никогда сибирских монголоидов не расценивали как людей низшего сорта. Перекрестили, распределили по сословиям — и нормально жили, в браки смешанные вступали, у нас смешанного населения в стране немерено. А совсем резко отличающиеся расы вроде негроидной — они у нас учатся, но даже если какие-нибудь скины их гоняют, все говорят «ай-ай-ай» и полиция знает, что так делать нельзя. А тот, кто так делает, — он делает неправильно, за это реально преследуют и сажают. Так что у нас система равенства работает по факту. Они приезжают, у нас учатся, потом остаются или уезжают — и это не рабы, которые у нас работают на черных работах, а это учащиеся. У нас может такое быть, потому что опять же расы у нас есть.

«Ридус»: В столице иногда острый вопрос стоит с мигрантами…

Дробышевский: Да, но у нас деление все-таки больше не по расовому признаку, а по территориальному или государственному. У нас гастарбайтерами называют, потому что приехали из другой страны, а не потому что к расе какой-то относятся. Хотя у нас тоже есть расисты, но их мало. Во-первых, потому что их прессуют целенаправленно, а во-вторых, их — исчезающее меньшинство. У нас бывает бытовой расизм, но это опять же не расизм, а скорее национализм. По религии часто делят. Но это не расизм в чистом виде. Российская империя, Русь, Советский Союз — они все время были многорасовые. И никогда у нас особого расизма не было по факту.

Расизм вообще появился в Англии, потом распространился в США, в Швецию, в Германию — в страны, где максимум белого населения, при этом колониальные. Они захватывали колонии в Африке, в Новой Гвинее, еще где-нибудь. А у нас и колоний в чистом виде не было никогда. Сибирь колонией считать странно — она заселялась своим же населением, и туда вбухивалось денег больше, чем оттуда выкачивалось. Но это не дает гарантии на всю жизнь. Это не значит, что у нас иммунитет от расизма навсегда. У нас тоже может расизм быть, но это повод не забивать на проблемы и действовать так дальше, благо законы у нас есть, полиция нас бережет и расоведы у нас не перевелись.

«Ридус»: То есть у нас к расоведению нормально относятся?

Дробышевский: Да, у нас есть специалисты, которые этим занимаются. Я не расовед, но сам преподаю расоведение.

«Ридус»: На Западе сейчас делаются исторические фильмы, какие-то сериалы, где возникает ситуация, когда показывают африканцев в роли крестоносцев или тому подобное. Мы так понимаем, это все будет только усугубляться?

Дробышевский: Да, конечно. Ну это же тоже просто следствие гипертрофированной политкорректности с одной стороны, а с другой — тотальной безграмотности. Они искренне не представляют, кто жил двести лет назад в России. И когда они делают чернокожих крестоносцев или как в недавнем фильме про Екатерину, где наших деятелей российских сделали чернокожими, они же искренне не понимают, что это фигня. Я не думаю, что они это нарочно делают. Сценаристы, режиссеры и актеры этого фильма про Россию XVII века и про времена крестоносцев в Европе банально не знают ничего, они просто тупо безграмотные люди. И поэтому для них совершенно нормально сделать Ахиллеса чернокожим, короля Артура или Мерлина тоже. Для них это нормально, потому что вот такое у них представление. Но в Голливуде хотя бы красиво снимают, а у нас коряво.

«Ридус»: Жалко, конечно, что у Запада такая перспектива.

Дробышевский: С другой стороны, расовая смена населения была много раз в других местах. Если сейчас Европа и Северная Америка целенаправленно себя уничтожают — разве кто-то пихает, заставляет?.. Они же сами это делают. По сути, вот такой отбор эволюционный.

«Ридус»: То есть это тоже по сути что-то вроде социал-дарвинизма?

Дробышевский: По сути — да. Социал-дарвинизм — это нехорошая вещь. Но по сути через некоторое время общество заменится. У нас же все великие рывки в цивилизации совершались через разрушение предыдущего. Значит, текущая система оказалась настолько корявой, что сама себя поела. Как раньше была Великая Римская империя: была великая и могучая, но зашла в тупик с экономикой, социальной сферой, все на свете развалилось, прибежали варвары, всё растоптали, заселили — и бац, новый уровень. Может быть, сейчас снова такое.

«Ридус»: Вопрос немного в сторону. У меня коллега провел такой эксперимент: прочитал публикацию университета штата Юта про то, что борода защищает челюсть от ударов. Они сделали статистический вывод, что борода на 38% сокращает лицевые травмы. Коллега провел такой эксперимент: отрастил в карантине густой волосяной покров на лице, попросил товарища «прописать в бороду» — к счастью, товарищ его пожалел, сильно бить не стал. Но вывод такой, что борода не особо защищает.

Дробышевский: Надо было половину лица сделать с бородой, половину — нет, а потом бить с двух сторон. Сравнение должно быть.

«Ридус»: А как вообще наука объясняет — почему мы такие волосатые на голове, по сравнению с теми же шимпанзе?

Дробышевский: Шимпанзе примерно настолько же волосатые, только у шимпанзе волосы толстые и большие, но зато у нас на голове неограниченный рост волос. Кстати, у орангутанов тоже неограниченный. Есть много гипотез, например у Соколова в книге «Странная обезьяна». Главная идея — терморегуляция. У нас мозги сильно рабочие, перегреваются, а потому надо их охлаждать от перегрева. Волосы же как согревают, так и от перегрева защищают. В Африке горячее человека часто воздух, поэтому волосы — это такая защита, особенно если они курчавые. А борода… по поводу защиты крайне сомнительно, а вот половой отбор — это да. Половой отбор — это такая замечательная вещь, на которую можно что угодно списать. Тем более здесь это очевидно, ведь у женщин бороды нет. Если у признака есть четкие различия по полам, но нет ярко выраженной пользы, значит, это половой отбор. А если бы борода была защитой, она бы не только внизу росла, она бы еще и на лбу росла, и везде. Тем более за бороду удобно хвататься. А про волосы на теле — есть целых пятнадцать гипотез. Но вообще никто не знает. Есть такие области, про которые мы на данный момент ничего не знаем.

«Ридус»: Еще про первобытных людей: у них вследствие отсутствия письменности стояла необходимость запоминать большое количество информации. Мозг у первобытных людей, как написано в некоторых публикациях, был сильнее развит, чем у современных. Юный кроманьонец, если бы попал в наше время, мог бы стать гением, потому что он бы больше запоминал и замечал, а современники полагаются на гаджеты. Насколько это соответствует действительности?

Дробышевский: Это одна из гипотез. Действительно, у первых сапиенсов, как и у неандертальцев, размер мозга был больше, чем в среднем сейчас по планете. Но тут есть много нюансов. Во-первых, сейчас на планете есть разные группы людей с отличающимся объемом мозга. Грамм на сто отличается. Хотя индивидуальные колебания у всех одни и те же. И в некоторых группах сейчас мозги не меньше, чем в верхнем палеолите. Тем более по верхнему палеолиту мы усредняем данные за тысячи лет по огромным территориям. Сейчас от индивидуального размера мозга способности особо не зависят. Потому это среднее уменьшение грамм на сто может означать, что это ни на что не повлияло, может означать, что мозги стали банально круче и нейронные связи стали лучше. Может быть, снабжение мозга кровью стало лучше. А есть такая версия, что индивидуальные способности стали не настолько актуальны. В верхнем палеолите каждый человек должен был уметь делать все на свете и быстро этому учиться, а сейчас это не надо.

«Ридус»: То есть у нас больше пошло смещение в сторону специализаций и в сторону умения искать информацию?

Дробышевский: Мутации, которые нарушают развитие мозга, более вероятны, чем мутации, которые улучшают. Но здесь еще нужно учитывать компенсацию. Допустим, я стал хуже воспринимать цветопередачу — ну и ничего, зато я стану гениальным музыкантом. А сейчас у нас деятельность настолько разнообразная, что каждый человек может найти себе место. Даже люди слепые, глухие или обездвиженные, все равно могут что-то делать — книжки пишут, в университетах преподают. Человек с любыми отклонениями может найти свое место в мире. А сейчас ведь еще и компьютеры подъехали, можно еще и память иметь дырявую, считать не уметь и образы не распознавать. Кто хочет обеспечить эволюцию по-своему — размножайтесь, передавайте свои замечательные гены большому количеству копий, тогда это и будет будущее.

«Ридус»: Такой вопрос: когда первобытные люди начали производить не просто орудия труда, а орудия труда для создания других орудий?

Дробышевский: Первые орудия, сделанные для изготовления других орудий, — это отбойники. Самые древние появились порядка полумиллиона лет назад. У неандертальцев это точно было, у кроманьонцев — вообще навалом. Это специальная штука для того, чтобы ей стучать по другой штуке. Тут важнее даже составные орудия труда: когда мы несколько частей соединяем вместе. Самые древние — это порядка двухсот тысяч лет назад и, чуть менее достоверно, до четырехсот тысяч лет назад. Это те самые гейдельбергские люди.

«Ридус»: То есть мы давно уже умные?

Дробышевский: Да, более того — интеллект у древних людей часто недооценивается. Многие представляют: ну, они там с топором в шкуре. А вы попробуйте на досуге сделать каменный топор. Этому можно научиться, но это надо уметь, есть много нюансов и тонкостей. Если ту же шкуру не обрабатывать — это будет жестяная штуковина, которая еще и воняет ужасно. Попробуйте сделать что-нибудь из камня — скорее всего, вы пальцы себе отобьете, камень будет колоться как попало. Человек стал намного менее креативный. Одно и то же движение человек на станке постоянно выполняет, и он сам становится частью этой машины. А ручная работа — вот где самое творчество и искусство. Современные люди, которые что-то делают руками как скульпторы, — вот они и есть самые сапиенсы на самом деле. Будущее за теми, кто что-то делает руками, за хендмейдом.

«Ридус»: Какие художественные фильмы на тему антропологии хорошие, а какие — самые адовые?

Дробышевский: На самом деле их в принципе очень мало. Единственный прикольный фильм, который мне нравится, — это «Борьба за огонь», он снят классно и близок к реальности. О многих вещах, которые на момент создания фильма казались дичью и анахронизмами, теперь, с новым развитием науки, — оказывается, создатели угадали! Это и правда примерно так и было. А по поводу адовых — ну есть вот «Миллион лет до нашей эры», где еще динозавры бегают, он на полном серьезе снят. «Последний неандерталец» — создатели очень старались, но получилась политкорректная ересь. Это опять же проблемы создателей фильмов — безграмотность, необразованность. Единственный выход — сделать что-то самому. Пару раз даже ко мне обращались, что хотят снять фильм антропологический, но на этом все кончалось.

«Ридус»: Учитывая, что в древности не было спортивного питания, качалок и стероидов, как тогда воины выглядели и в чем главное отличие от современных культуристов?

Дробышевский: Если посмотреть на чемпионов по борьбе или боксу — они в среднем-то не качки. Культуристы — это просто надувные люди, они сушатся постоянно, многие на уровне дистрофии находятся. А военные товарищи прошлого имели специфические навыки, узкозаточенные: они не рукопашным боем занимались, а молотили железяками друг друга. Старались близко не подходить друг к другу, копьем шарахали. Потому у них другие группы мышц были развиты. Внешне они были такие мужички, а по способностям — воины, да. Был же прецедент, когда в советские годы решили пройти по следам Ермака — тот же маршрут выбрали, то же время года. И не смогли прийти раньше Ермака, который шел в кольчуге, с обозом и прочими пищалями. Ермак прошел маршрут быстрее, чем туристы.

«Ридус»: Наверное, потому что Ермак всю жизнь этим занимался?

Дробышевский: О чем и речь. Эти казачки — они же не просто так тренировались, они так жили.

«Ридус»: Для лечения многих болезней кроветворных органов сегодня используют имплантацию костного мозга. Для трансплантации требуются генетические близнецы — люди, у которых совпадают аллели. Есть свои сложности в пересадке у метисов. Любопытный факт, с которым сталкиваются врачи во время поиска доноров: для девочки с Камчатки, корячки по национальности, удалось найти донора только среди представителей индейских племен Северной Америки. Башкиры с татарами, невзирая на национальные разногласия, оказались прекрасно совместимыми. Используют ли антропологи в исследованиях эти данные и какие специалисты больше востребованы в таких исследованиях?

Дробышевский: Есть такой раздел науки, называется «медицинская антропология». Они этим и занимаются. А то, что находится сходство у людей, живущих далеко друг от друга, — ну а чему тут удивляться, это всё вид «человек». Мы полиморфные, у нас в каждой популяции есть куча вариантов. То, что коряки и североамериканские индейцы совместимы, — ну да, там пролив рядом, они всегда общались. Даже в советское время при железном занавесе ходили друг к другу в гости. Более того, могут найтись сопоставления у европейца и австралийского аборигена. У нас внутри каждой популяции есть огромное разнообразие. Белки у всех людей будут похожи.

«Ридус»: А о прорывах в этой области ничего не слышно?

Дробышевский: Нет, ну вот сам факт, что нашли каких-то доноров, — а это разве не прорыв? Если в принципе оказалось, что у нас есть сходство по белкам, находим какие-то сиквенсы, обмениваемся базами данных в масштабах планеты, находим доноров на другом континенте — это не прорыв? Это вот он и есть. Многие люди не видят чудес, которые вокруг на глазах творятся. Им кажется, что где-то когда-то что-то случится, а мы живем в скучное серое время, когда ничего не происходит.

«Ридус»: На современных оружейных форумах ведутся бесконечные споры о том, какое оружие стало самым смертоносным и универсальным в истории человечества. В лидерах — копье, нож и топор (именно в таком порядке). Какое оружие наиболее древнее? Различные разновидности копья использовались армиями с древнейших времен до начала ХХ века, можно ли по этой причине назвать его самым совершенным?

Дробышевский: Я много раз об этом на своих же лекциях говорил: когда грянет зомби-апокалипсис, берите копье. Это самое лучшее средство. Копье — это первое орудие, которое использовалось людьми, даже австралопитеками. Идея взять палку в руки, чтобы эту палку кусали хищники и всякие враги, — даже шимпанзе такое делают. Даже современные шимпанзе охотятся с копьями. Так что да, это самое древнее и востребованное оружие. Копейщики в бою наносили больше всего урона. Лук — тоже крутая вещь, но прицельность поменьше, чем у копья. Нож — это то же уменьшенное копье. Топор на практике — это вещь хозяйственная, а не боевая. Топором никто никогда не охотился. У нас даже плечевой сустав заточен на бросание копья! Плечевой сустав у людей отличается от плечевого сустава у обезьян именно тем, что обезьяна вертит рукой во всех направлениях, а мы — кидаем. Орудия труда аж на морфологии вида сказались.

«Ридус»: Снова вопрос о злополучной статуэтке. Учитывая, что в моде сейчас бодипозитив, на обложках модных журналов публикуют дам, телесам которых позавидовали бы модели Кустодиева и Рубенса, в моде прыщи, большие родимые пятна и прочее. Известны ли в истории случаи, когда подобное становилось канонами красоты?

Дробышевский: Во все времена женщины были разные. Но понятие красоты сильно менялось — даже за XX век два раза поменялось, что уж говорить про Средневековье или Античность. Были мы в артезианской экспедиции и встретили двух девушек. Вот они очень страдали, что у них уже было европейское мышление, и девушки хотели быть стройными. А их родители традиционного мышления считали, что красивая девушка должна быть круглая. И родители откармливали дочек на убой, чтобы девушки были кругленькими и красивыми, а не стройными. И такая вот на наших глазах происходит борьба поколений.

Каждый раз в популяции есть и такие и сякие — всегда есть некоторая вариация и изменчивость. Еще никто не доказал, что размножаются преимущественно те, которые считаются красивыми. Размножаются-то в среднем все — от личной красоты женщины это не сильно зависит. Тем более привлекательность — это не только внешность, это еще и поведение. И есть ведь женщины, которые отклоняются от идеалов Барби, но они просто классные. А может быть и наоборот: круглая и злобная, тощая и добрая, это вообще не связанные вещи. По-хорошему, это все надо считать в виде официальной статистики. В разных обществах это очень сильно может меняться в разных направлениях.

«Ридус»: Сегодня активно развивается медицина, основанная на исследовании генома. Так, уже довольно давно известно, что разные типы онкологии характерны для разных национальностей. Протокол лечения рака молочной железы для дамы еврейской национальности будет отличаться от протокола лечения для европейки. Делались ли антропологами исследования о болезнях? Есть ли истории, связанные с изучением болезней, характерных для каких-то отдельных групп?

Дробышевский: Речь идет не о национальностях и не о народах, а о популяциях, поскольку национальность — это социальное, а не биологическое. В популяции есть люди с повышенной частотой диабета — индейцы навахо, например. Черепно-лицевые дисплазии, болезнь Хантингтона, кариес — тоже есть завышенные проценты у разных популяций. Это генетическая вещь, которая передается через поколения. Это должно учитываться. Медицинская антропология этим занимается.

«Ридус»: «Окологендерный» вопрос: как вы знаете, существует мозаицизм генов, когда человек рождается с кариотипом не XX/XY, а, скажем, XXY и тому подобным. Интересно то, что эта мутация была зафиксирована еще в Древней Греции. Это выходит, она до наших дней дожила?

Дробышевский: Секрет в том, что это не мутация дожила, а это заново возникающие вещи. И этих синдромов много на самом деле — и трисомия по X, и трисомия по Y. Это возникает заново каждый раз, просто одинаковым путем, хотя эффекты сильно различаются. Это не один признак, который идет через эволюцию, а разные явления, которые похожи по эффектам. Можете поискать по словам «инвертированные мужчины и женщины».

«Ридус»: Говорят, в науке все плохо сейчас, институты закрывают и все такое прочее?

Дробышевский: Ну, как… Конечно, отдельные институты закрываются, но есть такие ученые, которым вообще не нужны институты и финансирование. Как тем же философам: он сядет и будет философствовать, больше ему ничего не надо. А так, я всегда говорю: если вам кажется, что все плохо, — пожалуйста, идите становитесь депутатом или директором института и исправляйте эту ситуацию. Всё в ваших руках.

«Ридус»: По поводу профессора Савельева. Мы знаем, что вы считаете его хорошим анатомом, даже его книги есть у вас на кафедре. Его идея фикс о церебральном сортинге — это какой-то злой умысел у него или это просто от необразованности, ведь это по сути социал-дарвинизм? Как он дошел до такого?

Дробышевский: Это классика жанра, когда человек достигает больших высот в своей области и начинает лезть куда-то еще. У него появилась классная идея, как ему показалось, — и он стал ее двигать маниакально, а потом Остапа понесло. Обычно люди способны осознать, что их понесло, либо их поправят — мол, слушай, ты ошибаешься, наверное. А рядом с Савельевым такого человека не нашлось. Сама идея церебрального сортинга на хорошую почву попадает, ее же никто из ученых не рассматривает как научную. Эта идея ведь — фашизм в чистом виде. Что мы вот просветим человеку мозги, посмотрим на состояние его ядер, а потом отправим его в дворники. Это фашизм. Чисто гипотетически можно определять способности человека, но у нас нет технологий для этого, да и определять судьбу человека, руководствуясь формальными показателями, — это неправильно. Если бы Савельев двигал идею не церебрального сортинга, а церебрального ремоделинга, то есть о том, как сделать мозги лучше, — тогда все были бы за. В науке же концепция Савельева вообще не рассматривается.

«Ридус»: Мы читали у вас на сайте «Антропогенез.ру» ваши с Марковым труды об инстинктах у хомо сапиенсов: «смотря что понимать под инстинктами». Известно, что у нас есть рептильный мозг, который отвечает за выживание и прочее, и есть неокортекс, который должен всем руководить. Как можно однозначно ответить на вопрос, есть ли инстинкты, — и если есть, они подчинены разуму?

Дробышевский: Жестко заданных инстинктов у человека практически нет вообще. Один нашли, когда приподнимание бровей — это ответ на знакомого человека. Мы потому и разумны, что у нас нет инстинктов и мы не как машинки, которые одно и то же делают. Рефлексы у нас есть, но это защитная вещь. Рефлексы — это простые реакции, а инстинкты — это сложные последовательности действий. В этом и наша фишка: мы можем делать еще более сложные вещи, чем инстинкты, мы их переросли и развили способность каждый раз отвечать по-новому. Мышление — это по сути гиперинстинкт, который каждый раз обновляется. В итоге поведение меняется. А если одно и то же повторяется — это инстинкт, но люди так не делают. А если делают — это признак сумасшествия, когда человек выполняет одно и то же действие безостановочно. Но это тоже не инстинкт, это ошибка мышления.

«Ридус»: Сама по себе идея гармоничного общества, где все равны, — будет ли она актуальна, есть ли шанс, что мы перерастем эти проблемы?

Дробышевский: Я надеюсь, что перерастем, пока что эволюционный тренд в сторону миролюбия идет. Мы можем предсказать, что будет лучше. Другое дело, что это вопрос биологический. Просто социальным принятием закона, что вот есть сто миллионов гендеров и они все равны, это не решить. Так мы ничего не достигнем. Залезать в голову к человеку и навязывать ему что-либо — это очередной вариант фашизма, мы так не достигнем ничего. Мы должны эволюционировать в буквальном смысле этого слова, должен произойти отбор, что выживают более добрые, более терпимые, спокойные. И что общество с такими индивидуумами оказывается в выигрыше по сравнению с обществом злобных упырей. Для этого нужны тысячи лет.

Навязывание толерантности и гиперравноправия — это когда пытаются эволюцию двинуть принудительно вперед на тысячи лет. Это насилие. Надо просто успокоиться, что вот на таком мы сейчас уровне, вот так мы сейчас сделаны, такая вот у нас генетика. Можем генной инженерией это исправить в будущем, а можем естественным путем эволюционировать. Никто, кстати, не сказал, что естественным путем мы эволюционируем куда надо. Запросто можем и более агрессивными стать. Потому я лично за генную инженерию. Я за то, чтобы решать проблемы конструктивно, а не деструктивно. Сейчас надо успокоиться, что мы в таком состоянии.

«Ридус»: Почему у нас люди склонны верить в колдунов, мистику? Это связано с образованием или еще с чем-то?

Дробышевский: Тут много факторов. Образование просело, престиж учителя никакущий. Дети глупее от рождения не стали. Но раньше они стремились учиться, а теперь — не стремятся учиться. Приоритеты поменялись в обществе. Какие установки даны — туда народ и стремится. Я как педагог в МГУ вижу умных, адекватных, хороших детишек — и вот они как раз залог нашего будущего. А если кто-то свалить хочет из России — я только за это, еще и ускорения придать надо. А мы тут будем строить свое светлое будущее.

А мракобесие — потому что благополучие есть, уровень преступности не зашкаливает, беспорядков вроде нет, наша полиция нас бережет, еда есть, вода есть. Мы вообще живем очень круто, учитывая, что на нашей территории и широте вообще в принципе жить сложно. А мы еще и земледелием занимаемся в этих широтах — считай, в сказочном мире живем. Если проблем мало, люди ударяются во всякую шизу. Если мое личное выживание вообще никак не зависит от того, что я там думаю про инопланетян, пирамиды и прочую мистику, тогда я вполне могу в это верить. Мне от этого просто прикольнее. А когда у этих индивидов появляется классный рупор в виде интернета — создается впечатление, что таких гораздо больше.

Наша жизнь держится на редких адекватных людях, но пока что это — работает. Если товарищ прокладывает трубы и верит в инопланетян, то какая разница, во что он верит, если он хорошо прокладывает трубы. Надо пытаться сделать лучше и надеяться, что все будет хорошо. Опять же, всё в наших руках.

«Ридус»: Мы, люди, любим тискать всяких животных. Эта черта же никак на выживание не влияет, тогда откуда у нас такой гуманизм?

Дробышевский: Это все относится к нашей социальности. И обнимаются тоже социальные существа, которые приспособлены жить в группе. Это имеет смысл для выживания, еще какой: во-первых, домашние животные все из функциональных сделаны. Во-вторых, это — душевное спокойствие. Люди, которые живут с кошками, спокойнее — они могут погладить кошку и успокоиться. В многомиллионном обществе это дает огромный эффект. Любые обезьяны — социальные. Они живут группами. Им плохо, если они в одиночестве. Они должны друг друга груминговать, улыбаться, обниматься, общаться — без этого им физически плохо. Это явление депривации, оно много изучалось. У нас мозг так сделан и баланс нейромедиаторов такой, что нам хорошо при общении и плохо без общения. Следствие того, что у нас нет инстинктов, — мы воспринимаем наших питомцев как членов стаи. Были бы инстинкты — мы бы принимали за членов стаи только свой вид. А у нас есть новая кора, поэтому мягкий пушистый котенок — он тоже свой.

«Ридус»: Этот вопрос интересует многих ваших подписчиков. На одной из конференций вы вышли в образе джедая из «Звездных войн». После чего получили звание «джедай науки». Это что-то означает или просто так?

Дробышевский: Я люблю классические «Звездные войны», но я не фанат. Просто на одном из форумов Соколовы решили приколоться и подарить мне световой меч с балахоном. Просто оригинальный подарок. Ну а дальше уже подтянулись все эти выражения — «джедай науки» и все такое. Когда я выхожу с этим мечом, все в восторге. У меня жена использует этот меч как палку для разминки во время гимнастики. Я часто детишкам повторяю: не во всем надо искать глубокий смысл.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.